Статьи Светланы Голицыной
Окончила Педагогический университет им. А.И. Герцена в Санкт-Петербурге.
Жена и мама. Искренне считает, что чужой беды не бывает, и потому работает с детьми и подростками, которых принято называть «трудными». Дорогие родители, детей просто надо любить, и тогда всё получится!



В крестьянских семьях на Руси детей очень рано приучали к ответственности и систематическому труду: это было одновременно и главным вопросом воспитания, и залогом выживания. Причем взгляды наших предков на этот процесс вряд ли порадовали бы современных тинейджеров.

Самое главное – подход к своим наследникам в народной среде был не просто строгим, а очень строгим. Во-первых, никто тогда не считал детей равными родителям. И именно на первых годах жизни ребенка взрослые видели залог того, каким человеком он станет.


Во-вторых, авторитет матери с отцом в крестьянских семьях был непререкаем. Обычно родители были едины во взглядах на воспитание и обязанности чада, а если даже в чем-то и не были между собой согласны, то никогда не демонстрировали этого публично, поэтому у ребенка не было шансов «перетянуть» одного из родителей на свою сторону.

В-третьих, ни с девочками, ни с мальчиками не было принято «миндальничать» и баловать их зазря. Обычно поручения между домочадцами распределялись главой семейства в приказном тоне, и никто не перечил ему в ответ. В то же время за успешно выполненное задание ребенка всегда хвалили и поощряли, всячески подчеркивая, что он принес пользу всей семье.

Наша справка. Детский труд – привлечение детей к работе на регулярной основе. В настоящее время в большинстве государств он считается формой эксплуатации и, согласно конвенции N32 ООН «О правах ребенка» и актам Международной организации труда, признан незаконным. Нашим прадедам подобное не могло даже присниться. Может, именно поэтому они вступали во взрослую жизнь прекрасно подготовленными и адаптированными?


«Отец сына не на худо учит»

Возрастные критерии для детей были очень четкими, и, соответственно, так же четко разделялись их трудовые обязанности. Возраст измеряли семилетиями: первые семь лет – детство или «младенчество». Малышей называли «дите», «младень», «кувяка» (плачущий) и другими ласковыми прозвищами. Во вторые семь лет наступало отрочество: ребенок становился «отроком» или «отроковицей», мальчикам выдавались порты (штаны), девочкам – длинная девичья рубаха. Третья семилетка – юность. Как правило, всеми необходимыми навыками для самостоятельной жизни подростки овладевали уже к окончанию отрочества. Мальчик становился правой рукой отца, заменой при его отлучках и болезнях, а девочка – полноценной помощницей матери.

Пожалуй, требования к мальчикам были строже, чем к девочкам, ведь именно из сыновей должны были вырасти будущие «кормильцы», «заботники» и защитники. Словом, настоящие мужья и отцы.


В первую семилетку жизни мальчик постигал многие азы крестьянского труда: его учили ухаживать за скотиной, ездить верхом, помогать в поле, а также – основам мастерства. Например, совершенно необходимым навыком считалось умение мастерить игрушки из различных материалов, плести лукошки и короба, и, конечно же, лапти, которые должны были быть крепкими, теплыми, непромокаемыми. Многие 6- и 7-летние мальчишки уверенно помогали отцам при изготовлении мебели, упряжи, и прочих необходимых в хозяйстве вещей. Пословица «Учи дитя, пока оно поперек лавки лежит» не была в крестьянских семьях пустым звуком.

Во вторую семилетку жизни за мальчиком окончательно закреплялись устойчивые и разнообразные хозяйственные обязанности, причем они приобретали четкое половое разделение. Например, ни один отрок не был обязан ухаживать за младшими братьями и сестрами или заниматься огородом, зато он должен был научиться пахать и молотить – к такой физически тяжелой работе девочек не привлекали. Нередко уже в 7-9 лет крестьянские мальчишки начинали подрабатывать «в людях»: родители отдавали их в пастухи за умеренную плату. К этому возрасту считалось, что чадо уже окончательно «вошло в разум», и поэтому необходимо научить его всему тому, что умеет и знает отец.

Работа на земле. В русских деревнях землепашество было подтверждением полноценного мужского статуса. Поэтому мальчики-подростки должны были работать в поле. Они удобряли землю (раскидывали навоз по полю и следили, чтобы его комья не затрудняли работу плуга), бороновали (рыхлили верхний слой почвы боронами или мотыгами), вели под уздцы запряженную в борону лошадь или ехали на ней верхом, «когда отец ведет борозду».

Если земля была комковатой, то отец усаживал сына на борону, чтобы утяжелить ее, а сам вел лошадь под уздцы. Подростки принимали самое активное участие и в сборе урожая. С 11-13 лет мальчика уже привлекали к самостоятельной пахоте. Сначала ему выделяли небольшой участок пашни, на котором можно было потренироваться, а к 14 годам подросток сам мог уверенно вспахать землю, то есть становился полноценным работником.


Уход за скотиной. Еще одна важная составляющая крестьянского быта, которую женщинам не доверяли (они могли только доить коров или коз, выгонять их на пастбище). Кормить, убирать навоз, чистить животных должны были отроки под строгим руководством старших. Главной же кормилицей в крестьянской семье всегда была лошадь, которая целый день работала в поле с хозяином. Пасли лошадей ночью, и это также было обязанностью мальчишек. Именно поэтому с самых ранних лет их учили запрягать лошадей и ездить на них верхом, управлять ими, сидя или стоя в телеге, водить на водопой – в полном соответствии с поговоркой «Дело учит, мучит, да кормит».

Промысловые занятия. Были особенно распространены на Русском Севере и в Сибири, где служили надежным источником дохода. Глядя на отца и старших братьев, мальчик сначала в форме игры перенимал навыки рыболовства и охоты, а затем совершенствовал это искусство.

Уже к 8-9 годам отрок обычно умел расставлять силки на мелкую дичь и птицу, стрелять из лука, удить рыбу или бить ее острогой. К этому перечню нередко добавлялся сбор грибов, ягод и орехов, что тоже было неплохим материальным подспорьем. К 9-12 годам подросток мог вступить во взрослую промысловую артель, и к 14, пройдя испытательный срок, стать полноценным ее членом. Тогда он начинал вносить значимую долю в семейный бюджет и переходил в разряд взрослых «добытчиков» и завидных женихов.


Вот так и вырастали в крестьянских семьях «добры молодцы» – отцовы помощники, которыми родители по праву гордились. Кроме трудового воспитания, мальчишкам прививали и четкие моральные принципы: их учили почитать старших, милосердно относиться к нищим и убогим, гостеприимству, уважению к плодам своего и чужого труда, основам веры. Было еще два важных правила, которые любой отрок знал наизусть: первое – мужчина должен уметь защитить свою женщину и свою семью, причем не только физически, но и с материальной, и с психологической стороны. Согласно второму правилу, мужчина должен был уметь сдерживать свои эмоции и всегда контролировать себя.

Статьи Светланы Голицыной
Окончила Педагогический университет им. А.И. Герцена в Санкт-Петербурге.
Жена и мама. Искренне считает, что чужой беды не бывает, и потому работает с детьми и подростками, которых принято называть «трудными». Дорогие родители, детей просто надо любить, и тогда всё получится!


Наш народ издавна говорил: «маленькое дело лучше большого безделья». Этого принципа строго придерживались и в воспитании детей. К десяти годам и мальчишки, и девчонки в крестьянских семьях уже становились самостоятельной «хозяйственной единицей» и имели много обязанностей.

Девочек очень рано приучали к посильному труду, даже раньше, чем мальчиков. Так, с 5-6 лет они уже должны были уметь прясть, помогать по дому и на огороде, в уходе за младшими братьями и сестрами, за домашней птицей и скотиной.

К 10 годам, благодаря «науке» мам, бабушек и других старших женщин в семье, они переходили на новый уровень ответственности. Десятилетняя дочь считалась уже вполне взрослой девушкой со всеми вытекающими отсюда требованиями к ней. Если знакомые и соседи давали девочке-подростку уничижительное определение «непряха», это было очень плохой характеристикой, и на хорошего жениха впоследствии ей можно было даже не рассчитывать.


Как строился процесс обучения?

Исключительно на личном примере: обычно мать в процессе домашних либо полевых хлопот показывала и объясняла дочери, как и что она делает, затем доверяла ей выполнять более простую часть работы. По мере усвоения нужных навыков функционал, выполняемый девочкой, усложнялся. Если в 5-6 лет маленькая хозяйка должна была присматривать за цыплятами, то в 10-12 – уже выгонять корову на пастбище и доить ее. Эта поступательность и непрерывность процесса гарантировала высокие результаты обучения.

Не бунтовали ли подростки против такого уклада? Разумеется, нет. С одной стороны, трудовые навыки, привитые с самого раннего детства, позволяли им выжить в довольно непростых социальных реалиях, не зря же в народе сложилась поговорка «С ремеслом весь свет пройдешь – не пропадешь». А с другой – в среде простых людей очень сильна была христианская традиция, причем именно в той ее части, что касается сурового Ветхого Завета. Согласно ему, служение отцу и матери уподоблялось служению Богу, а оскорбление родителей и непослушание приравнивалось к оскорблению высших сил. Детям сызмальства прививали такие понятия как сыновний/дочерний долг, уважение к старости, и осознание того, что семья – это самое главное в жизни, а любой труд на ее благо был уважаем.

«Хозяйство водить — не разиня рот ходить»

Что же конкретно должна была уметь деревенская девочка к своему десятилетию? Ее задачи были весьма многообразны, несмотря на кажущуюся простоту крестьянского быта.

«Бабий кут». Это «женское царство» у печи. Обычно отделялась от остальной избы занавеской, и сильный пол без крайней надобности старался туда не заходить. Более того, появление постороннего мужчины в «бабьем углу» приравнивалось к оскорблению. Здесь хозяйка проводила большую часть своего времени: готовила еду, поддерживала порядок в «посуднике» (шкафу, где хранилась кухонная утварь), на полках вдоль стен, где стояли кринки для молока, глиняные и деревянные миски, солонки, чугунки, в деревянных поставцах с крышками и в берестяных туесах, где хранились сыпучие продукты. Десятилетняя девочка активно помогала матери во всех этих хлопотах: мыла посуду, убиралась, могла сама приготовить несложную, но здоровую крестьянскую пищу.


Уборка в доме. В обязанности девочки-подростка вменялось также поддерживать чистоту в доме. Она должна была подметать пол, мыть и чистить лавки, прибитые к стенам и/или переносные скамьи; вытрясать и чистить половики; убирать постель, перетрясать ее, менять лучину, свечи, чистить керосиновые лампы. Нередко десятилетние девочки сами справлялись и еще с одной обязанностью – стирали и полоскали белье на речке, а затем развешивали его на просушку. И если в теплое время года это было скорее развлечением, то стирка в проруби зимой превращалась в довольно суровое испытание.

Пестунство. В многодетных семьях «догляд» старших детей за младшими был суровой необходимостью, ведь родители много и тяжело работали в поле. Поэтому девочку-подростка нередко можно было увидеть еще и у люльки, которая крепилась за кольцо к центральной балке потолка («матице»). Старшая сестра, сидя на лавке, вставляла ногу в петлю, качала люльку, а сама занималась рукоделием.

Помимо укачивания младенца, к 10 годам маленькая нянька могла сама перепеленать его, сделать соску из нажеванного хлеба, покормить из рожка. И, конечно же, успокоить плачущего малыша, развлечь его песнями, «пестушками» и прибаутками. Если была такая необходимость, то в 10-12 лет девочку могли отдать в няньки – «пестуньи». За летний период она зарабатывала от трех до пяти рублей – сумма, немалая для подростка. Иногда, по уговору с родителями, с няней расплачивались «натурпродуктами»: мукой, картошкой, яблоками, другими овощами и фруктами, отрезами ткани.


Ткачество. Очень важный элемент крестьянской культуры. Ведь всю ткань для одежды, полотенец, скатертей и других предметов обихода крестьяне делали сами, поэтому ее и называли домотканой. Сначала девочку учили наматывать нитки на цевки (берестяные трубочки-катушки), затем – трепать лен, и прясть из него кудели (нитки). В южных губерниях они еще и чесали шерсть. Обычно всем этим занимались долгой зимой в большой «бабьей» компании.

Уже в 5-7 лет девочка овладевала первичными навыками, и отец делал ей личную прялку или веретено – поменьше, чем у взрослых. Кстати, считалось, что собственный инструмент – это очень важно. Свою прялку нельзя было давать подружкам – «спортят», и чужими прялками пользоваться тоже было нельзя, ведь «хороший мастер работает только своим инструментом». Потом девушку обучали работе на ткацком стане, и к 10 годам многие могли уже сами создать пояс или рушник. Первый «хенд-мейд» обязательно оставляли маленькой мастерице, а на следующем этапе она начинала готовить свое приданое.

Помимо перечисленного, девочка в 10 лет помогала взрослым в поле: вязала снопы, собирала колоски, ворошила сено. Еще она занималась огородом, могла пасти корову, козу, гусей, уток; убирала навоз и чистила скотину. В общем, подростковый кризис пролетал незаметно, ведь у взрослеющей девочки просто не было на это времени. Зато трудолюбивая помощница всегда получала поддержку и похвалу от старших, которые жили по принципу «Не та родна дочь, что бежит от дела прочь, а та дочь родна, что на всякой работе видна».


Однако не стоит думать, что крестьянские дети на Руси были полностью лишены обычных детских радостей. Младшие девочки играли в «дочки-матери» тряпичными куклами, сами плели для них косы, шили наряды и придумывали украшения. Кстати, считалось, что если девочка охотно играет в куклы, то она будет отличной хозяйкой и матерью. Девочки постарше собирались на посиделки, где болтали, пели, вязали, вышивали и шили. Всех детей – от мала до велика – нередко отправляли в лес собирать ягоды, грибы, травы, хворост, или на речку – удить рыбу. И это тоже было веселым приключением, которое, в то же время, адаптировало их ко взрослым обязанностям.

Роман "Обломов" Гончарова

Штольц был с детства приучен к труду:
"...Когда он подрос, отец сажал его с собой на рессорную тележку, давал вожжи и велел везти на фабрику, потом в поля, потом в город, к купцам, в присутственные места, потом посмотреть какую-нибудь глину..."
Еще в детстве Андрей начал получать свои первые деньги:
"...он положил ему жалованье, как мастеровому, совершенно по немецки: по десяти рублей в месяц, и заставлял его расписываться в книге..." (отец платил Штольцу за работу)
В результате Штольц вырос самостоятельным мальчиком. Уже в 14-15 лет он сам ездил по поручениям отца в город:
"...Четырнадцати, пятнадцати лет мальчик отправлялся частенько один, в тележке или верхом, с сумкой у седла, с поручениями от отца в город, и никогда не случалось, чтоб он забыл что-нибудь, переиначил, недоглядел, дал промах..."





Встретился на просторах интернета вот этот демотиватор и вспомнилось мне, что одна моя коллега, принимая семьи с «трудными» детьми, всегда задает один и тот же вопрос: есть ли у ребенка какие-нибудь домашние обязанности? К общим домашним обязанностям не относится уборка своей комнаты или выполнение школьных домашних заданий. Речь идет именно о труде не для себя, а на благо всей семьи. Ответ чаще всего бывает недоуменно отрицательным. В семьях, в которых все более-менее благополучно, картина ровно та же.

«Он и так все время занят. Утром школа, вечером плавание», - говорят родители. Их можно понять, они хотят, чтобы ребенок не напрягался по лишним поводам, они готовы все отдать ради его развития, его будущей успешности. А ребенок, между тем, привыкает жить только для себя.

Ведь вся его активность направлена только на улучшение качества своей жизни.

Я помню, когда мы были детьми, у нас у всех были свои обязанности. Кто-то мыл посуду, кто-то должен был убирать квартиру. Так было не только в моей семье. Так было в семьях моих одноклассников и друзей по двору.

Но сейчас домашние обязанности вдруг стали чем-то, от чего детей надо защищать. Виной тому - шагающая по планете и уже пришедшая к нам новая идеология «защиты прав детей». Этим мемом наших родителей здорово сбили с толку. Мы так активно стали употреблять это выражение, что забыли, что у детей должны быть еще и обязанности.

А между тем труд – тот, который не на благо себя любимого, а для других – является одним из важнейших факторов нравственного воспитания. Например, известный отечественный педагог Василий Александрович Сухомлинский считал, что если ребенок научился трудиться для других людей и это принесло ему радость, то он не может стать злым человеком.

«Детство не должно быть постоянным праздником; если нет трудового напряжения, посильного для детей, для ребенка остается недоступным и счастье труда... в труде раскрывается богатство человеческих отношений», - говорил он.

Если человек с детства не привык, не умеет заботиться о ком-либо, то как он будет заботиться о своих детях?

Японская пословица говорит, конечно же, не только о материальной нищете, но и о духовной. Слова из нее перекликается и со словами еще одного великого русского педагога Константина Дмитриевича Ушинского, писавшего, что «воспитание, если оно желает счастья человеку, должно воспитывать его не для счастья, а приготовлять к труду жизни». Он считал, что одной из важнейших целей воспитания является развитие у ребенка привычки и любви к труду.

Привычка к труду не появится сама по себе. Также как и способность чувствовать свою ответственность и заботиться о других. Все эти вещи приобретаются только посредством воспитания. С самого детства. А кого можно вырастить по лекалам наших детозащитников ( которые главным образом защищают детей от своих родителей)?

Приведу недавно услышанный рассказ одной мамы. Своих детей она тоже воспитывает в духе защиты от всяческого напряга. Однажды она, окончательно замотавшись со своим годовалым ребенком, с отчаянием обратилась к своей старшей пятнадцатилетней дочери со словами: «Ты же видишь, как я устаю, ведь я и работаю, и с ребенком все время. Неужели у тебя ни разу не возникло желание хоть как-то мне помочь, сделать что-то по дому?!»

Дочь ответила: «Мамочка, ну ты же знаешь, это не в моем характере». Когда мама закончила рассказ, на лице ее была горькая улыбка.

Да уж... Очень горько, когда в характере не воспитывается понятие "помочь".






С детства помним праздник этот,
Праздник Мира и Труда;
Всё светилось красным цветом,
И стремились все - туда…

Где звучали громко марши,
Где оркестр грохотал;
Дирижёр там самый старший…
Тон мажорный - задавал!

Шли колонна за колонной,
И шагал за рядом ряд;
Шли тожественно и стройно…
Средь своих быть - каждый рад!

Люди пели, улыбались,
Несли флаги и цветы;
Все равнения держались…
И собой были горды!

И светились счастьем лица,
Всех парад объединял;
В городах шли и в столице…
И народ об этом знал.

И от Бреста до Камчатки
Ликовал везде народ;
Делал это без оглядки…
Шёл уверенно вперёд!

А теперь другие нравы,
И другие времена;
Кто богаче, те и правы…
Другой стала вся страна!

И колонны разделились,
Изменился цвет знамён;
Люди в норы позабились…
Жить народ так - обречён!

© Copyright: Владимир Жуков

Но в 1890 г. Законопроект, внесённый в 1890 г., уже ослаблял значение первоначальных законов.

Малолетних рабочих отныне могли, «когда по роду производств это окажется необходимым», привлекать к работе 9 часов в две смены по 4,5 часа. В стеклянном производстве разрешалось даже ставить малолетних на 6 часов ночной работы.

Законодательно определенное ночное время в определенных случаях было сокращено до промежутка с 10 часов вечера до 4 часов утра. Этот закон («Об изменении постановлений о работе малолетних, подростков и лиц женского пола на фабриках, заводах и мануфактурах и о распространении правил о работе и обучении малолетних на ремесленные заведения») был принят Государственным советом и высочайше утверждён 24 апреля 1890 г.

В действительности же детей продолжали эксплуатировать, и, если в крупных городах производилось инспектирование, то в глубинке детский труд и детское бесправие существовало вплоть до 1917 года, пока не был принят первый кодекс о труде, гарантировавший 8-часовой рабочий день и запрещение использовать детей на работах до 16-ти лет.

В России даже во второй половине ХХ столетия от сельских жителей Карелии можно было услышать рассказы о том, как местные купцы помимо дров, сена, дичи поставляли в Петербург и живой товар. Они собирали малолетних детей у бедняков, обремененных большими семьями, и отвозили их в столицу, где детский труд был широко востребован.

Торговля детьми, скупка и доставка в Петербург дешевой рабочей силы становилась специализацией отдельных крестьян-промышленников, которых в быту именовали «извозчиками» или «рядчиками». Мальчиков обычно просили разместить в магазины, а девочек — в модные мастерские. Родители снабжали ребенка одеждой и провизией на дорогу, паспорта же вручали промышленнику. С момента увоза судьба детей всецело зависела от случая и, прежде всего, от возницы–промышленника. «Извозчику» не платили за перевоз, он получал деньги с того человека, которому отдавал в обучение ребенка.




Проходя оттуда, Иисус увидел человека, сидящего у сбора пошлин, по имени Матфея, и говорит ему: следуй за Мною. И он встал и последовал за Ним. И когда Иисус возлежал в доме, многие мытари и грешники пришли и возлегли с Ним и учениками Его. Увидев то, фарисеи сказали ученикам Его: для чего Учитель ваш ест и пьет с мытарями и грешниками? Иисус же, услышав это, сказал им: не здоровые имеют нужду во враче, но больные, пойдите, научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы? Ибо Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию. (Матф.9:9-13)

Детский труд не знаю, как оценивался, но средние з/п по России известны. Самое маленькие заработки были у учеников - от 12 до 20 руб. в месяц. Самые низкооплачиваемые были пищевики и текстильщики. (25-40 руб. в месяц).
Но! Я составил таблицу, сравнивая заработки и цены, и как оказалось, что лучше, чем в последнее десятилетие царской эпохи рабочие в России не жили больше никогда.
Простой пример - годовой расход одного рабочего на питание в 1914 году составлял 95 рублей или 8 рублей в месяц. Цены по Москве:
Хлеб (кг) - 5 коп.
Картофель - 2 коп.
Молоко - (1 л.) - 8 коп.
Колбаса вар. - 35 коп.
Масло - 32 коп.
Водка (0,5 литра) - 15 коп.
Ситец (1 метр) - 18 коп.
Сукно (1 метр) - 2,8 руб.
Ботинки женские - 4 руб.
Сапоги мужские - 7 руб.
Полушубок - 15 руб.
Визит к врачу - 20 коп.
Обучение ребенка - 2 руб. в месяц.
Билет в Большой театр - 32 коп.
Расходы в месяц:
Снять жилье - дом - 11 руб.
Комната с прислугой - 11 руб.
Комната в квартире с хозяевами - 1 руб.
Обеды в столовой - 7 руб (в месяц).
Оговорюсь, это по Москве, в регионах цены были ниже.

Интересно поставлена задача. Сначала вроде дети должны трудиться, но на западе детский труд отвергают. Взглянув на историю детского труда на Западе и в России, думаю, что дети должны трудиться, но необходимо найти золотую середину. Нельзя перегибать палку, как в исторические времена. Теперь стоят вопрос где, как трудиться? Кто возьмёт детей в большом количестве, которые не умеют ничего делать? Пока не готов ответить однозначно. Наверно об этом государство должно задуматься.

ГАЗЕТА НЕДЕЛИ В САРАТОВЕ, № 16 (430) от 03.05.2017







Интерес к молодежной тематике у властей возник вдруг: после событий 26 марта. Тогда на митинги по призыву Алексея Навального вышли десятки тысяч людей. И молодежь составляла большинство из них. Поначалу власть решила отболтаться по обычному сценарию: школота, дескать, вышла за деньги, ничего не понимая. Потом хотели запугать молодежь: задержания, штрафы, штрафы родителям несовершеннолетних. Поняв, что и это не помогает, пытались воздействовать на умы. О, это было мощное воздействие. Видеоролик против Навального – настолько позорный и топорный, что сразу после его появления в сети власть решила от сего произведения откреститься. Не мы это, мамой клянусь! Еще в разных городах студентам стали читать «антиэкстремистские» лекции – того же уровня бреда, что и пресловутый ролик. И моя память – память пожившего человека – стала настойчиво подсказывать: нечто такое ты уже слышал.

«КОГДА НА НАШУ СТРАНУ НАПАДУТ ВРАГИ»

Давным-давно в одной приличной саратовской школе я попался. Список моих прегрешений был и так не мал, а тут к нему прибавились сразу два – срыв школьного плана по изготовлению патриотических стендов и, что еще страшнее – пропаганда искусства враждебной группы Beatles. Пропаганда заключалась в том, что я давал некоторым одноклассникам переписать последний на ту пору альбом Revolver, а также подбивал провести вечер, посвященный западной музыке. Терпение воспитательного отдела, или как он там назывался, лопнуло. Было созвано классное собрание, на котором главным спикером стала завуч по воспитательной работе, совсем еще недавно бывшая старшей пионервожатой.
Все мои грехи собрали в кучу, и через минуты три я уже был классифицирован как враг народа. «Когда на нашу страну нападут враги, такие, как он, не уйдут в подполье», – гремело над классом. Мой робкий вопрос, разве может доблестная наша армия сдать Саратов врагам, окончательно испортил ситуацию. Подозреваю, что именно с того классного часа у меня начала развиваться аллергия на любовь к родине хором и строем. Последующие политинформации, лекции по истории КПСС и прочая политэкономия социализма вкупе с научным коммунизмом эту аллергию только усилили. И вот сейчас, годы и годы спустя после той дурацкой истории, я читаю материалы о молодежной политике и понимаю: ничего не изменилось. Только теперь бывшие пионервожатые заседают в парламенте, сочиняют законы и учат жизни молодежь, которую они совсем не понимают.

«И С ВЫСОТЫ ВАМ ШЛЕМ ПРИВЕТ»

Понятно, что явный интерес к подрастающему поколению появился у власть предержащих только после 26 марта. До этого памятного дня считалось, что всё идет нормально.
До мартовских событий работа с молодежью велась по двум направлениям – мы имеем в виду идеологическую работу. Направление первое – воспитание себе подобных. Это делается, как правило, через прокремлевские молодежные организации вроде «Молодой гвардии «Единой России». МГЕР – своего рода социальный лифт, только не очень вместительный. Например, кто поднялся на нем в нашей Саратовской области? Денис Фадеев, Сергей Нестеров – и всё, пожалуй. Отметить надо и то, что их карьера не по вертикали развивается. А скорее по параболе. Еще ждет своей очереди Иван Дзюбан – ему вроде обещали место в областной думе. Второй питомник бюрократов – так называемые молодежные парламенты и советы. Это не только саратовское явление, они и по соседству есть. В Пензе, например, с членами молодежного совета встречается губернатор Иван Белозеров. Но там хоть какое-то подобие дела поручают молодым. Они готовили аналитическую справку о состоянии дополнительного образования. В нашем же городе просто имитируют заседания и дискуссии – без дискуссии. Словом, пустое всё это.

Остальных хотят воспитать трудом. И опять же за этими воспитательными потугами встает тень вечно живой пионервожатой. Ну скажите, пожалуйста, кто, кроме нашей пионервожатой (или ее наследников), мог придумать выставку студенческих и детских работ «Взгляд молодежи на охрану труда: безопасная работа на высоте»? Вы можете представить ребенка или студента, рисующего добровольно и с усердием монтажника-высотника, соблюдающего все правила техники безопасности? Короче, не кочегары мы, не плотники, как пелось в старинной песне, – и с высоты вам шлем привет.

И еще о старинных рецептах. Сколько ни роюсь в памяти, никак не могу вспомнить название одного советского фильма. Или их было несколько? Один вроде назывался «Исправленному верить». Там смысл в том, что некий юный сорванец попадал в передовую бригаду, возможно, даже бригаду коммунистического труда, и спустя некоторое время шалопай исправлялся, забывал скверные привычки и тоже становился строителем светлого будущего. Фильмы эти забыты нынче. Но месседж остался. И вот уже на заседании в мэрии директор завода имени Серго Орджоникидзе Дмитрий Ханенко говорит о воспитании молодежи так: «Начали катать эти шары (знаменитая история с шарами на пешеходной зоне. – Д.К.), потому что мы не говорим, что такое хорошо, что такое плохо, не занимаемся воспитанием. Чем раньше мы начнем вовлекать подростков в трудовые взаимоотношения, когда вокруг формируется среда – в трудовом коллективе процесс воспитания ведется, тем проще потом принимать людей на работу. Они будут бережнее относиться к результатам труда».
Но всё это – бессистемные проявления. Есть ли система в работе с молодежью, есть ли стратегия? Посмотрим.

КРЕАТИВ ИЛИ ДЕСЯТЬ СУТОК?

Не так давно на РБК появился достаточно подробный анализ молодежной политики в России. Точнее, речь идет об исследовании фонда «Петербургская политика». Это тот самый фонд, что постоянно ставит низкие оценки нашему губернатору, и, стало быть, к его мнению стоит прислушаться. Развитие отношений протестной российской молодежи с властью может пойти по трем разным сценариям, говорится в исследовании фонда «Поколение Y и Поколение Z в поиске собственных мест под Солнцем». Президент «Петербургской политики» Михаил Виноградов пояснил РБК, что же это за сценарии.

Согласно первому сценарию, представители поколений Y (родились в 1980-е и 1990-е годы) и Z (поколение 2000-х) ищут контакты со старшими, и это дает обоим поколениям возможность договориться. Если этот «романтический» сценарий осуществится, то власти придется предпринять «более серьезные, а не привычные символические меры» вроде молодежных форумов и патриотических концертов. Придется отказаться от идеологических курсов в школах и вузах, от ограничений в соцсетях и поощрить самовыражение молодежи – «сделать акции на улицах, чтобы по креативу и энергетике неполитические акции были сопоставимы с политическими», пояснил РБК Виноградов.

Согласно второму сценарию, «идеологи власти постараются разделить молодежь. Всегда есть масса точек, при давлении на которые можно заставить эту целостность распасться. Например, попытаться спровоцировать конфликт поколений между Y и Z», – пояснил Виноградов. Кремль выберет, какой из двух сценариев будет использовать, ближе к лету 2017 года, считает политолог. «Первый сценарий логичнее с точки зрения желания выстроить некоторую позитивную повестку. Но для этого нужно преодолеть дефицит персон, способных создавать ожидания романтики вокруг себя», – отметил он. Второй сценарий, по его словам, для власти интуитивно ближе, но он ставит под сомнение стратегию «70 на 70» . Это такой план Кремля по обеспечению 70-процентной поддержки Владимира Путина на выборах при 70-процентной явке.


Есть и третий сценарий – «деструктивный». По нему российская молодежь может стать поколением, не преуспевшим ни в социализации, ни в поисках работы. «В этом смысле российская молодежь может быть тем самым поколением, которое зайдет в тупик, и тогда власть, понимая ее слабость, не будет тратить усилия, для того чтобы с ней договориться», – заявил Виноградов.

Все три сценария возможны, но с разной степенью вероятности. И выбор наиболее адекватного сценария зависит от адекватной оценки ситуации. Если власти поймут, что молодежь на самом деле выходит на улицы не потому, что ее сбил с толка Навальный, а совершенно по другим причинам, это одно дело. Если же не замечать этих причин, то дело – другое. Причины эти не только в неприятии коррупции, но и в ощущении безнадежности, понимании того, что страна идет в противоположенную сторону, нежели весь цивилизованный мир. В навязывании замшелых истин старших поколений, в насильственном религиозном и патриотическом воспитании. Но этих причин молодежного протеста власть видеть не хочет, она находится в плену собственной пропаганды.

На середину мая спикер Госдумы Вячеслав Володин запланировал совещание по вопросам молодежной политики. По мнению директора Центра молодежных исследований НИУ ВШЭ Елены Омельченко: «Важно, какое мнение возобладает – паническое или адекватное. Если будет преобладать паническое, то будут осуществлять мобилизацию через патриотическое воспитание». На самом деле выбор сделан уже. В начале апреля депутаты от нескольких фракций подготовили законопроект «О патриотическом воспитании в РФ». Согласно документу, основой патриотического воспитания станет почитание национальных традиций, увековечение памяти воинов и уважение к военной службе. Мне одному видятся тени старшей пионервожатой и еще школьного военрука с ней вместе? Собственно, власти нужно сделать такой выбор: искать ли пути взаимодействия с молодежью или ограничиться профанацией воспитания и выборочными репрессивными мерами. Вместо ответа – вопрос: когда это наша власть, выбирая между дубинкой и словом, делала выбор в пользу слова?

     

                     
  Говорится с осуждением о неумном человеке, который чрезмерным усердием повредил делу.
     
       Своеобразное отношение русских ко времени влияет и на их отношение к труду. Сталкиваясь с русскими, зарубежные партнеры часто раздражаются и от их необязательности, но гораздо больше — от их неточности в следовании инструкции, приблизительности исполнения, когда работа выполнена кое-как, спустя рукава, со скрытыми изъянами, которые не видны сразу, а обнаруживаются, как правило, впоследствии.  
       
      Часто подобные «особенности русского менталитета» зарубежные партнеры воспринимают как «лень», незаинтересованность в результатах сотрудничества, как отсутствие истинного профессионализма. И что самое поразительное, как отмечают иностранцы, эти качества русских нельзя искоренить. Скорее, сами европейские партнеры изменят свое отношение к жизни и работе под влиянием русских партнеров, как ни смешно это звучит.

    Все же расхожие домыслы о «природной лени» русских несправедливы, поскольку известно, что сами русские относятся к ленивым с презрением: «Кто ленится, тот не ценится», «Ленивые руки не родня умной голове». И вообще, «Ленивого хорошо за смертью посылать не скоро придет». Конечно, русские быстро обучаются и осваивают новые профессии, быстро продвигаются в информатике и новейших технологиях, овладевают европейским сервисом и менеджментом. Но психология работы у них остается неизменной. И не по причине их упрямства, а в результате того, что она связана с их традиционными этнокультурными особенностями, которые сформировались несколько веков тому назад. Только под влиянием кардинальной ломки последних лет стереотипы делового поведения и традиционные установки русских начинают меняться.

    Разумнее тратить усилия не столько на борьбу с этими особенностями русских (и не впадать от них в панику), сколько постараться изучить их, понять и, в конце концов, по возможности, использовать себе во благо.

    Представим себе такую ситуацию. Конец рабочего дня. Звучит сигнал о конце работы. В этой ситуации как будет действовать, например, немец? Он спокойно ровно в эту минуту выключит свой компьютер или отложит в сторону занесенный для удара молоток. Все! Завтра — новый рабочий день, новые задачи, вот тогда и продолжим работу. Стереотип поведения русского будет совершенно иной. Если ему не интересно, то и в течение рабочего дня он будет делать на работе все что угодно, только не трудиться, дожидаясь сигнала о конце рабочего дня: устраивать перекуры, пить чай, болтать с коллегами, а то и вовсе «слиняет» раньше положенного.

     Если же работа ему нравится и интересна, то он, скорее всего, просто не услышит этого сигнала. Забыв о времени, о семье, личных делах и планах на вечер, он будет работать хоть до утра. Причем финансовое удовлетворение для него — не самое важное.

   Русские — энтузиасты, они способны «гореть» на работе. Если работа доставляет удовольствие, то они готовы работать и без денег, брать часть работы с собой домой на выходные или праздничные дни, получать маленькую зарплату и не менять место работы. По мнению аналитиков, для русских напряженность работы и величина зарплаты мало связаны между собой, а чаще даже независимы при выборе места работы. При опросе общественного мнения выяснилось, что половина работников, конечно, согласна трудиться за высокую зарплату, что естественно. При этом неважно, будет ли работа очень напряженная или нет.

   Но зато для второй половины опрошенных самыми важными являются такие условия работы, как «атмосфера доброжелательности в трудовом коллективе», «возможность личного роста» (профессиональное обучение, повышение квалификации и т.п.), «сохранение здоровья», «нерегламентированность работы и рабочего дня» и др. В основе всех этих предпочтений того или иного труда лежит личная мотивация, а не стремление к высокому материальному доходу или соображения быстрой карьеры.

    Если же работа неинтересна (монотонная, нетворческая, неперспективная), если в трудовом коллективе конфликтные отношения, то даже приличная зарплата не удержит русского на рабочем месте.

   Начиная работать в России, нужно четко себе представлять не только круг экономических проблем, но и проблемы национальные, связанные с русской психологией и стереотипами поведения. Человеку, не знающему русской психологии, культуры и языка, работать с русскими партнерами не просто очень сложно, но даже нереально.

Автор: Фрося Бурлакова, Источник: © NewsBabr.com, Образование, Москва 30.03.2017 22:50





Члены Совета Федерации внесли в Госдуму законопроект о введении в закон «Об образовании» понятия «трудовое воспитание». По мнению авторов документа Виктора Кресса и Александра Волкова, «важной составляющей воспитания является приобщение ребенка к труду».

Сенаторы предлагают ввести в детских садах, школах и других общеобразовательных учреждениях новую дисциплину – «трудовое воспитание».

«Трудовое воспитание – процесс организации и стимулирования трудовой деятельности обучающихся, который направлен на приобретение обучающимися навыков и формирование компетенции, добросовестного отношения к работе, развитие творческих способностей, инициативы, стремления к достижению более высоких результатов», - указано в проекте закона.

То есть в образовательных учреждениях детей будут заставлять трудиться и использовать детский труд, в том числе, на благо школ. Трудовое воспитание предлагается ввести «на всех уровнях общего образования».

«Важной составляющей воспитания является приобщение ребенка к труду. Трудовое воспитание лежит в основе творческой активности и результативности учебной деятельности, в гражданском и нравственном становлении личности. Трудолюбие и способность к труду важно воспитывать с самого раннего детства», - сообщают авторы законопроекта в пояснительной записке к нему.

Председатель комитета Госдумы по образованию и науке Вячеслав Никонов заявил, что сама идея о трудовом воспитании в школах правильная, но одними только поправками к закону «Об образовании» не обойтись. Никонов отметил, что изменения также нужно вносить «как минимум» в Трудовой и Налоговый кодексы РФ.


Напомним, осенью 2016 года министр образования и науки Ольга Васильева предложила вернуть в систему школьного образования работы по уборке помещений и приусадебных участков. По мнению министра, такой труд «никак не граничит с угрозой жизни и здоровью школьника». Также Васильева не против возвращения «сельских бригад, которые у нас были в сельских школах», и «работы на приусадебных участках, которая была всегда».

В феврале 2017 года министр заявила, что минобрнауки готово поддержать законопроект о трудовом воспитании школьников, который готовит Госдума. По мнению Васильевой, труд, в том числе и на благо школы – это важный элемент воспитания.

Российским – как, впрочем, и международным – законом запрещено применение труда лиц, не достигших 14 лет. ООН и Международная организация труда относится к детскому труду как к эксплуатации.

Если подросток до 14 лет ни в семье, ни в школе трудится не научился, то у него плохие перспективы на будущее. Я в 14 лет работал на каникулах помошником комбайнера (причем с хорошей зарплатой), а в 17 лет комбайнером.

С уважением, Игорь Александрович.

Мы в детстве никогда не боялись труда: ездили собирать картошку, собирали макулатуру и металлолом, помогали старшим, кололи дрова, убирали мусор с улиц, чистили леса, а многие работали и в других местах - зарабатывали в семейную копилку.

Во всём мире, если брать за основу данные МОТ, трудится приблизительно 200 – 250 миллионов детей. Многие из них работают в тяжелейших, вредных условиях, по принуждению либо просто потому, что иначе невозможно. Что касается России, точные данные на этот счёт отсутствуют, хотя приблизительная цифра – 6 миллионов. Такое деяние подпадает под категорию преступлений против личной свободы (равно как лишение воли, торговля людьми и др.)

Особенности злодеяния

Теоретически дети в России защищены от насилия, эксплуатации и других незаконных действий. Практически всегда кара за преступление более сурова, если жертвой стал несовершеннолетний.
Однако информация по эксплуатации детей буквально рассеяна по самым разным кодексам. И далеко не всегда нарушителей ждёт хоть сколько-нибудь весомое наказание.

Нормы законодательства
Международные конвенции



Существует важный международный документ, который ратифицировали полторы сотни стран. Это Конвенция 1989 года, посвящённая правам детей (принята Генеральной Ассамблеей ООН), в том числе и право ребенка на защиту от эксплуатации.

Сразу в нескольких статьях (например, 19, 32) говорится о запрещении детской эксплуатации. Государства-участники обязаны принять меры, чтобы защитить детей, организовать надлежащий надзор, а также обеспечивать реабилитацию жертв эксплуатации.

Российская Федерация

В законах России можно назвать несколько ключевых норм:

1. 37-я статья Конституции говорит о свободе труда, недопустимости принуждения в этой сфере. Труд должен проходить в должных условиях, включая достойную оплату.
2. Федеральный закон №124-ФЗ (принят в 1998 году) гарантирует детям-работникам льготы, отпуска и сокращённое рабочее время. Об этом говорится в 11-й статье.
3. Закон №273-ФЗ, в котором говорится об образовании в РФ, говорит о недопустимости привлечения ребёнка к труду вне программы учебного заведения (п. 4 34-й статьи).
4. Во многих статьях ТК РФ говорится об особенностях принятия на работу несовершеннолетних, оплате их труда и прочих нюансах.

Также в последнее время идет речь о внесении поправок в статьи УК РФ с цеью урегулирования проблемы эксплуатации детского труда.
Теоретически всё очень даже хорошо. На практике ситуация совершенно иная.

Состав преступления

В Уголовном кодексе нет определённой статьи, которая посвящалась бы отдельно эксплуатации детей. Соответственно невозможно говорить и о составе преступления.
В некоторых случаях возможна квалификация по статье 127.1, если эксплуатация сопровождается похищением человека. В примечании к этой статье говорится о рабском труде либо услугах, подневольности.

Виды и формы эксплуатации детского труда в России

Самая распространённая ситуация – это поручение какой-либо работы детям младше шестнадцати лет.

Дети разносят рекламную продукцию по квартирным почтовым ящикам, раздают листовки на улицах.

Чаще всего это продолжается долгие часы, сопровождается многокилометровым хождением пешком, и оплачивается порой мизерными денежными суммами. Но не исключается и обман, когда детям под различными предлогами просто отказывают в оплате.

Что ещё делают дети? Помогают родителям торговать, убирать территории и помещения.

Здесь порой трудно найти довольно тонкую грань между необходимым трудом в семье и настоящей эксплуатацией. Более того, многие оценивают такую ситуацию положительно. Мало кто задумывается, что детям при этом порой просто некогда делать домашние задания, учиться, не говоря уже об играх.

Можно говорить и о неком виде эксплуатации детского труда в школе, когда малышей заставляют убирать ее территорию и переносить вещи из одного кабинета в другой.

Далее мы расскажем о том, как происходит расследование преступлений, связанных с детским трудом или эксплуатацией ребенка.

Методика расследования

МОТ отмечает: проблема детского труда в России часто игнорируется, оценивается неверно и потому не решается. Часто в этом виноваты родителей детей.

Когда в семье подрастает дочка или сын, её (его) часто поощряют к устройству на работу/подработку. Если дело находится, чадо становится буквально героем.

Однако многие родители не принимают никаких мер, если их детей обманывают недобросовестные работодатели. Одни отговариваются распространёнными словами вроде «жизнь у нас такая», другие буквально вынуждены выживать. Кто-то просто не желает «связываться», не умеет правильно оформить жалобу. Есть и те, кто глубоко равнодушен к своим детям.

О преступлениях заходит речь только в самых серьёзных случаях. Например, когда сами родители продают своих детей «на органы» или в подпольные публичные дома/порнографические киностудии.

Уголовная ответственность


Никакой специфической уголовной или другой ответственности за эксплуатацию ребёнка в чистом виде не установлено. Положение дел на рынке труда в России складывается так, что многие люди бесправны и почти не имеют возможности себя защищать.

Сформулировать ситуацию проще всего так: «Не нравится? Уходи и не работай, найдём других, более сговорчивых и не таких требовательных». Это относится и ко взрослым, и к детям.

Очевидно, что сфере детской эксплуатации законодательство России ещё требует разработки новых норм и корректировки существующих. Только в этом случае каждый ребёнок будет по-настоящему, в должной мере защищён.

Хрестоматия
Ответственный редактор Е.Г. Пономарев.
Ч. 1. – Ставрополь:Изд-во СГПИ, 2009. – 204 с.
Ч. 2. – Ставрополь: Изд-во СГПИ, 2009. – 100 с.

В хрестоматию включены нормативно-правовые акты, архивные документы, материалы периодической печати, опубликованные исторические источники, сюжеты из литературных произведений ставропольских писателей. Их объединяет единая цель – отразить многогранную, радостную и горестную жизнь деревенских детей российской глубинки (Северного Кавказа, Кубани и Ставрополья) ХIХ – начала ХХ века. Особый колорит издания создают страницы, раскрывающие национальные особенности детства «инородцев», проживающих на Северном Кавказе.

Хрестоматия предназначена учителям средних школ и всем, кто интересуется историей Отечества.



Работа над хрестоматией выполнена сотрудниками ВНИК «Обеспечение антропологического контекста исторического и филологического образования в средней школе и вузе» лаборатории «Антропология детства» в рамках научной программы «Антропологическое сопровождение реализации региональной модели образования», финансируемой Правительством Ставропольского края


Часть I

ВВЕДЕНИЕ

Интерес к детству велик не только в мировой исторической науке, но и в смежных областях: педагогике, социологии, этнологии, психологии и др. В 90-е гг. XX в. в отечественной историографии сформировалось самостоятельное направление, ставшее частью антропологической проблематики гуманитарного знания, которое определяется как история детства или антропология детства.

Современная ситуация в российском обществе обозначила целый ряд острых проблем, среди которых особо выделяются проблемы семьи и детства. Дети и в целом детство все чаще и настойчивей включаются в круг забот и интересов государства и общества на рубеже двух тысячелетий.

Внимание к обычной человеческой жизни, частной (или повседневной), не связанной с какими-либо великими событиями, но составляющей, тем не менее, основу существования человечества, чрезвычайно велико, в том числе и интерес к разным возрастам в различном культурном и историческом контексте. В этой связи особый интерес представляет история детства деревенских детей в российском обществе XIX – начала XX века. Эта тема привлекала внимание писателей, художников, мыслителей, общественных деятелей, отражалась в воспоминаниях простых людей. И не удивительно, поскольку детство оказывает колоссальное влияние на сознание взрослого человека, от него во многом зависит общее состояние общества, образ цивилизации. Детство – это важнейший этап жизни человека, который связан с началом социализации, восприятием основ морали и нравственности общества. В условиях господства традиционного уклада жизни большую роль в социализации играют в первую очередь особенности семейного уклада, религиозный и национальный факторы, а также своеобразие природной и социальной среды.

Российскую цивилизацию названного периода с полным основанием можно считать аграрной. Её основу составляло традиционное крестьянское общество с патриархальным укладом и религиозным мировосприятием. В связи с этим представление о детстве и детях правомерно
рассматривать сквозь призму крестьянского традиционного общества, учитывая исторический контекст эпохи и социальные изменения, происходившие в этот период. Условно жизнь российского общества XIX – начала XX века можно разделить на три периода: период крепостного права (1800 – 1861 гг.); отмена крепостного права и «пореформенный период» (1861г.– нач. 80-х гг. XIXв.) и период стабилизации (80-90 гг. XIXв.); период модернизации (начало 90-х гг. XIX в. – начало XX в.), которые связаны не только с экономическими преобразованиями, но и политическими, социокультурными изменениями, коснувшимися, в том числе, сфер повседневности и отношения к детству.

XIX – начало XX века – это период существования в деревне большой патриархальной семьи, главными принципами воспитания в которой оставался принцип почитания старшего. У ребёнка должно было сформироваться представление о необходимости подчинения Богу, государю, помещику, священнику, старосте, отцу, старшему брату, дяде и т.д. Почитание воспитывалось как методами убеждения, примером личного поведения, опирающегося на вековые традиции, так и с использованием телесных наказаний и запретов различного рода, а индивидуальные желания ребёнка отходили на второй план, уступая место интересом старшего. Такое положение дел оставалось неизменным на протяжении всего рассматриваемого периода.

Если семейное воспитание и его принципы оставались неизменными, то в системе образования в XIX – начале XX века произошли существенные изменения. В частности, уже после «Указа о вольных хлебопашцах» (1803г.) в учебных заведениях появляются дети казаков, казённых крестьян и вольноотпущенников. В 30-40-е гг. получить образование могли разночинцы, в числе которых были выходцы из деревни. Открывались специализированные учебные одногодичные училища, в которых обучались государственные крестьяне (особенно после реформы П.Д. Киселёва). По положению 1803 г. были созданы шесть учебных округов, во главе которых стояли попечители, а учебные заведения были поделены на четыре ступени: приходские школы одноклассные (при церковных приходах), в которых обучали чтению, письму и закону божьему – для низших слоёв населения; уездные училища (двухклассные) – для горожан, купцов и мещан, губернские (четырёхклассные) гимназии – для дворян; университеты и академии – высшие учебные заведения. В России открылось пять новых университетов, Дерптский (1802), Казанский (1804 г.), Виленский (1804 г.), Харьковский
(1804 г.), Петербургский (1819г.), в связи с этим государство было поделено на шесть учебных округов. Университет должен был не только направлять учебную деятельность своего округа, но и обеспечивать округ кадрами, учебно-методической литературой. В связи с этим с 1804 г. при университетах были открыты педагогические институты. Важнейшим достижением александровской образовательной системы являлась всесословность. Однако уже в 1827 г. был издан указ, запрещавший прием в средние и высшие учебные заведения крепостных крестьян, а с 1828 г. приходские и уездные училища не должны были нацеливать на поступление в гимназии, которые теперь предназначались преимущественно для высшего сословия. Николай I на протяжении своего царствования постепенно сворачивал александровские новшества по двум основным направлениям: восстановление сословности и ограничение самостоятельности университетов. Крепостные крестьяне могли получить образование только в приходской школе.


С отменой крепостного права в ряду реформ особое место заняла реформа образования. В 1864 г. было принято положение о начальных народных училищах. С этого момента получили распространение трёхгодичные сельские школы и крестьянские школы грамотности, которые решали вопросы начального образования. Основные принципы просвещения по-прежнему опирались на теорию официальной народности. Сами же крестьяне воспринимали процесс обучения как передачу знаний, необходимых для решения житейских проблем. Отход от этих позиций рассматривался ими как посягательство на существующий уклад, а значит направленный на разрушение привычного хода жизни. Намеченные в пореформенный период тенденции в отношении «крестьянского образования» продолжали развитие вплоть до Октябрьской революции.

Особенно следует отметить появление с 80-гг. XIX в. в системе образования дидактических и учебно-методических пособий, а также внеклассных и внешкольных мероприятий, инициаторами создания которых, в большинстве случаев, становятся народники. Эти мероприятия стали ответом на возникновение такого явления, как маргинализация, связанного с процессами модернизации экономики и ставшей обратной стороной интеграции выходцев из деревни в городское общество.

Особенно это явление стало ярко проявляться на рубеже XIX – ХХ вв. Трансформация традиционных устоев жизни крестьянского общества, связанная с экономическими преобразованиями 80-90-х гг. XIX в., привела к потере социальной идентичности значительной части крестьянства. В борьбу с этим явлением включалось как государство, так и общественность. При этом забота государства долгое время носила ссловный характер, что отмечалось в законодательных актах. Ответом общества на такое явление стало устройство благотворительных обществ и организаций общественного призрения. В начале ХХ столетия школьный вопрос приобрел особую актуальность. Положение в начальном образовании стало меняться с принятием «Закона о всеобщем образовании», принятом III Государственной думой в 1908 г., который провозглашал всеобщее начальное обучение детей.

Обозначенные вопросы затронуты, в той или иной степени, в материалах хрестоматии. Содержательно они концентрируются вокруг главных тем: детство в семье; воспитание и нормы бытовой жизни; образование деревенских детей: пути реализации и итоги; асоциальные формы жизни и поведения детей (сиротство, бродяжничество, правонарушения); детский труд, отдых и игры.

Одной из особенностей хрестоматии стал отказ авторов-составителей от концентрации внимания только на крестьянских детях, а включение в проблемное поле представителей различных социальных групп детей, проживавших в деревне. На ведущее место вышли попытки реализации сравнительно-сопоставительного подхода в подборе материала для хрестоматии к освещению одного и того же явления. Это позволило сделать интересные наблюдения. В частности, выявить общие и отличительные черты в системе воспитания деревенских детей в исследуемый период, их образования, общения и общебытовых вопросов.

Другая заметная особенность хрестоматии – значительное внимание к вопросам воспитательных и образовательных процессов. Авторы-составители исходили из понимания того, что уровень воспитанности и образованности широких слоёв населения страны является одним из исходных оснований для успеха модернизационных реформ в государстве, степени его развития в целом.

Помимо введения в общий текст хрестоматии сравнительно-сопоставительного материала, авторами-составителями был включён в работу «контрастный материал». Приём контрастного сопоставления даёт возможность понять индивидуальный путь развития каждой отдельной социально-поведенческой системы жизни деревенских детей России XIX– начала XX века.
Особая ценность представляемого издания заключается в самой постановке проблемы, так как это первое в отечественной историографии специальное комплексное представление специфики деревенского детства в России в XIX – начале ХХ столетия. Авторами-составителями предпринята попытка объединенного издания сборника разнохарактерных исторических источников об особенностях жизни детей в российской деревне, а так же привлечение в качестве одного из источников материалов периодической печати Юга России.
Источниковая база хрестоматии достаточно разнообразна по характеру и может быть классифицирована по нескольким группам: архивные материалы, опубликованные законодательные акты, статистические данные, материалы личного происхождения (воспоминания), публицистика, материалы периодической печати, фрагменты из произведений художественной литературы.


Объективное и полное освещение специфики деревенского детства в России в XIX – начале ХХ века стало возможным при комплексном и всестороннем подходе к изучению всех нарративных источников по указанной проблематике, важнейшие из которых – архивные документы. В процессе подбора материалов к хрестоматии особое внимание было
уделено документам из фондов Государственного Архива Ставропольского края: фонд 15 «Ставропольская дирекция училищ», фонд 135 «Ставропольская Духовная консистория», фонд 249 «Главный пристав магометанских и кочующих народов Ставропольской губернии» и др. Указанные фонды включают документы по региональной (Северный Кавказ, Кубань и Ставрополье) истории детства.

Не менее ценными оказались фотодокументы из фондов Ставропольского государственного историко-культурного и природно-ландшафтного музея-заповедника имени Г.Н. Прозрителева и Г.К. Праве (СГМЗ им. Г.Н. Прозрителева и Г.К. Праве).

Опубликованные законодательные акты, вошедшие в содержание хрестоматии, изданы в сборниках Свода законов Российской Империи и Полном собрании законов Российской Империи. В настоящее издание включена часть нормативно-правовых актов, регулирующих социально-правовые взаимоотношения родителей и детей различных национальностей и вероисповеданий.

Особое место среди источников, опубликованных в хрестоматии, заняли статистические материалы. К таким в первую очередь следует отнести «Однодневную перепись начальных школ в Империи, произведённую 18 января 1911 г.» в Московском, Санкт-Петербургском, Виленском и Оренбургском учебных округах. Информативная наполняемость указанного документа предполагает возможность проведение компаративного анализа специфики численного состава учебных заведений в различных областях Российской Империи в начале ХХ в.

Не менее ценными в рамках освещения особенностей деревенского детства в России в рассматриваемый период оказались источники личного происхождения: воспоминания современников, детские годы которых имели прямое или опосредованное отношение к российской деревне (российские дворяне – Е.А. Лабзина, А.Д. Галахов, Т.П. Пасек, поэты – Д. Бедный, С.А. Есенин многие другие). В исторической науке роль личности занимает далеко не последнее место. Отечественный философ А.В. Гулыга писал об этом: «История – двуликий Янус, одно его лицо обращено к массовым процессам, другое – к личности», поэтому мемуарная литература изучаемого периода является ценным источником. Воспоминания различных авторов значительно отличаются друг от друга как по степени научной ценности, так и по характеру восприятия собственного детства, проведенного в сельской местности (Российской глубинке).

В отдельную группу источников включены публицистические работы отечественных общественных деятелей. Данный тип источников весьма ярко характеризует отношение представителей педагогического сообщества России (например, К.Д. Ушинского) к проблемам особенностей воспитания детей в сельской местности.

Анализируя публицистическую литературу XIX – начала ХХ в. По исследуемой в хрестоматии проблематике, необходимо указать на однообразность рассматриваемых проблем воспитания, и в то же время на различие, порой противоположность восприятия этих проблем и предлагаемых решений. Данное обстоятельство в рамках исследования воспринималось авторами-составителями как предпосылка к наиболее объективной оценке существующих взглядов в обществе на специфику детского развития в целом.

Достаточно обширную группу источников представляет периодическая печать. Всесторонний анализ специфики российского деревенского детства ХIХ – начала ХХ в. невозможен без анализа становления периодической печати данного периода и той проблематики, которую она выдвигала на повестку дня. В России и за рубежом в исследуемое время, в условиях отсутствия других общедоступных средств массовой информации, периодика являлась, с одной стороны, важнейшим инструментом формирования общественного мнения, а с другой стороны, впитывала в себя идеи и настроения, доминировавшие в коллективном сознании. В этой связи источниковую базу издания пополнили материалы, опубликованные в периодических изданиях дореволюционного периода: «Вестник Европы», «Педагогический листок. Журнал для воспитателей и народных учителей», «Детский сад. Педагогический журнал для родителей, наставников и воспитательниц», «Сын Отечества», «Вестник благотворительности», «Русь», «Неделя» и другие. Кроме того, в предлагаемое издание привлекались материалы, опубликованные в периодических изданиях Юга России: «Северокавказская газета», «Ставропольские губернские ведомости», «Терские ведомости» и другие.

Крайне ценными в качестве источников оказались художественные произведения, призванные стать весомым дополнением к строго историческим образцам источников по рассматриваемой проблематике.

Проведенный источниковедческий анализ по проблеме деревенского детства в России показал, что интересующие материалы достаточно обширны и разнообразны. Вместе с тем, необходимо отметь крайне низкое число документов, происходящих непосредственно из крестьянской среды (исключения составляют лишь редкие воспоминания крестьян, получивших образование). Источниковой базой этой части хрестоматии послужил общероссийский материал.

Вторая часть хрестоматии основана на региональных источниках, которые позволят представить своеобразие национальных особенностей воспитания горцев, казаков, крестьян и кочевых народов, отразить особенности влияния религии на воспитание, образование и быт, а также учесть специфические черты сословной структуры общества, сложившегося на Северном Кавказе, Кубани и Ставрополье в XIX– начале XX века.

Часть II

ВВЕДЕНИЕ


Данная часть посвящена истории сельских детей в территориальных рамках Северного Кавказа, Кубани и Ставрополья. Значительная часть источников представлена материалами фондов Государственного архива Ставропольского края (ГАСК) и Ставропольского государственного историко-культурного и природно-ландшафтного музея-заповедника имени Г.Н. Прозрителева и Г.К. Праве (СГМЗ им. Г.Н. Прозрителева и Г.К. Праве). Авторы-составители хрестоматии сочли возможным и целесообразным выделить нижеприведенные материалы в самостоятельную часть для того, чтобы региональная специфика была яснее представлена на общероссийском историческом фоне.

Изучение детства с точки зрения исторической антропологии в указанных территориальных рамках Северного Кавказа, Кубани и Ставрополья особенно актуально и представляет несомненный научный интерес в условиях полиэтничности, многоконфессиональности и поликультурности региона. Следует отметить, что тема детства занимала особое место в повседневности русского крестьянства, казачества, горских и кочевых народов, что позволило говорить о детском цикле: особенностях организации и содержания образования и воспитания, обычаях и обрядах, своеобразной культуре детского восприятия действительности, поведения, взаимоотношений со взрослыми, сверстниками и окружающей природой. Включенные в раздел материалы призваны воспроизвести отражение темы детства в нормативно-правовых актах, традициях, обрядах, бытовой повседневности, воспитании и образовании горских и кочевых народов, а также русскоязычного населения Северного Кавказа, Кубани и Ставрополья ХIХ – начала ХХ века.

Правовой статус сельских детей столь удаленной от центра российской провинции, какой являлась территория Северного Кавказа, Кубани и Ставрополья, в определенной мере получил отражение в законодательных актах Российской империи, фрагменты которых авторы-составители включили в данный раздел хрестоматии.

Особенности регональной истории детства наиболее ярко представляют архивные материалы. В предлагаемую хрестоматию вошли документы фондов Государственного архива Ставропольского края, которые впервые вводятся в научный оборот. Несмотря на недостаточную полноту содержания архивных источников, специфику их оформления и фрагментарность, большой интерес представляют редкие документы, отражающие яркие эпизоды детства в деревенской глубинке.

Интересна подборка фотоматериалов из фондов Ставропольского государственного историко-культурного и природно-ландшафтного музея-заповедника имени Г.Н. Прозрителева и Г.К. Праве, воспроизводящих внешний облик, одежду, знаковые события детей народов Северного Кавказа.

Часть содержит отрывки из работ историков-краеведов XIX – начала XX века. Особый интерес представляют труды И.В. Бентковского и С. Фарфаровского, посвященные истории и этногенезу ногайцев Ставропольской губернии, историко-этнографическому описанию их соседей – горских народов Северного Кавказа, а также сочинения иностранца, состоявшего на службе на Кавказе, Иоанна Бларамберга.
Региональный аспект истории сельских детей получил отражение в периодической печати, а также в художественных произведениях ставропольских литераторов, фрагменты которых включены в хрестоматию.


Версия для печати

https://mamochki.by/blog/7624/


Много букв. Впечатлительным не читать.

Доклад в соединённом собрании Общества Русских Врачей, Общества Детских Врачей в Петербурге и Статистического отделения Высочайше утверждённого Русского Общества охранения народного здравия, 22-го марта 1901 г., в зале музея Н.И.Пирогова.
Авторы: Соколов Д.А., Гребенщиков В.И.

Огромная, по сравнению с другими государствами Европы, смертность в России обусловливается почти исключительно непомерно высокой смертностью детей, отбросив которую, мы имели бы для взрослых почти те же цифры, что и для Западной Европы. В виду этого я и позволю себе выступить защитником интересов детей и попросить собрание совместно выяснить причины такого мора их и придумать возможные меры для уменьшения его.

Выше мы видели, что из детей гибнут главным образом самые маленькие, и особенно ужасная смертность оказывается в возрасте до 1 года, причем в некоторых местностях России эта смертность доходит до таких цифр, что из 1000 родившихся детей доживают до года гораздо менее половины, причем остальные (напр., в Карачайском уезде Оханского уезда Пермской губ. — 60%) гибнут в течение этого первого года жизни. Если мы добавим к этому смертность детей более старших, 1–5 лет, затем от 5–10 лет и от 10–15 лет, то мы увидим, что из 1000 родившихся доживёт до 15 лет весьма небольшое число детей, и это число во многих местах России не превышает одной четверти родившихся.

Таким образом, мы имеем в России несомненный факт вымирания детей, и если в настоящее время общее число населения в России не уменьшается, а увеличивается, то объясняется это значительной рождаемостью, пока ещё превышающей смертность, отчего и является прирост населения, хотя, надо сознаться, есть многие местности, где замечается убыль населения от преобладания смертности над рождаемостью.

Из цифр д-ра Гребенщикова можно видеть, что подобное непомерно большое число умирающих детей ничуть не зависит от большого числа рождающихся, и потому никоим образом нельзя говорить, что большая смертность детей в России только кажущаяся, большая только по сравнению с западными государствами по всей массе детей, что, будто бы, зависит от очень большого количества детей в России в силу их большой рождаемости. Конечно, подобный взгляд неправилен, и при вышеприведённых вычислениях д-ра Гребенщикова числа умирающих детей до 1 года и далее на каждую 1.000 родившихся, станет вполне очевидным, что у нас в России огромная смертность детей ничуть не кажущаяся, а, к сожалению, существующая на деле и не имеющая при этом никакой наклонности к понижению.

Итак, факт вымирания детей остаётся несомненным фактом.

Постараемся по возможности разобраться в причинах этого и остановимся прежде всего на возможных причинах самой большой смертности, именно детей до 1-го года.

Понятное дело, что менее всего способны противостоять всем вредным внешним влияниям самые маленькие дети, и дальнейшее существование ребёнка, конечно, прежде всего зависит от той или другой степени его жизнеспособности. Очевидно, что чем слабее будут рождаться дети, тем они будут менее жизнеспособны и тем более их будет вымирать при прочих равных условиях. Между тем, врождённая слабость ребёнка всецело зависит от состояния здоровья его родителей и кроме того, ещё особенно от тех условий, в которых находится мать во время беременности. Таким образом, если мы поставим вопрос о здоровье и силах родителей, то, к сожалению, должны сознаться, что общий уровень здоровья и физического развития в России весьма невысок и, можно безошибочно сказать, с каждым годом делается всё ниже и ниже. Причин для этого, конечно, много, но на первом плане стоит, несомненно, всё более и более тяжёлая борьба за существование и всё большее и большее распространение алкоголизма и сифилиса.

Влияние двух последних моментов со стороны родителей на рождающееся поколение, конечно, всем понятно, а так как в настоящее время сравнительно очень немногие из родителей как сельского, так и городского населения, свободны от того или другого из этих пороков, то и рождение в общем более слабых детей вполне объяснимо.

Но ещё более значительное влияние на детей должны оказывать плохие условия жизни и питания родителей до, а матери и после зачатия. Как известно, около 78% населения России принадлежит земле, пропитывается её плодами и составляет главную платёжную силу государства; между тем, земля эта даёт в среднем крестьянину для пропитания зачастую значительно менее необходимого. Чрезвычайно обстоятельно разобран этот вопрос в недавно вышедшем труде П.Лохтина «Состояние сельского хозяйства в России сравнительно с другими странами. Итоги к XX-му веку». СПб., 1901.

По вычислениям автора, в среднем за 16 лет, Россия потребляет хлеба и картофеля 18,8 пуда на человека (от 13 в неурожаи до 25 в урожаи), тогда как в других странах количество потребляемого одним человеком хлеба не падает ниже 20–25 пудов и физиологическая норма для человека при умеренной работе не может быть ниже 17,2 пуда. Поэтому цифра 18,8 пудов на человека в России, исключив из них около 10% на отруби и сор, оказывается недостаточной для прокормления даже самого крестьянина, не говоря уже о скоте его, между тем как, по вычислениям проф. Лензевитца, немецкий крестьянин потребляет пищи, в переводе на хлеб, около 35 пудов, следовательно, вдвое более нашего русского. Если же принять во внимание сверх того расход из 18 пудов на прокорм лошадей и скота владельцев, горожан и войска, на производство спирта и т.п., на потери пожарами, то для личного потребления остаётся только около 16 пудов, купить же где-либо невозможно, так как хлеба в государстве более не имеется. Что же говорить про неурожайные годы, а между тем в течение 16 лет население голодало 6 раз, на границе голода было 4 раза и имело некоторый излишек в запасе на время всего от 1–2 недель до 3 месяцев только 6 раз.

Таким образом выходит, что неурожаи составляют вполне нормальное явление для современной России, урожаи же являются приятными исключениями. Говоря о состоянии скотоводства, автор выводит заключение, что оно в России так же печально, как и землепашество, и то и другое не имеют ничего себе подобного в других странах.

Познакомясь со столь безнадёжными выводами относительно питания большинства населения России, конечно, ни для кого не станет удивительным, что при хроническом полуголодании население не может дать здорового поколения, да и даже дав таковое, не в состоянии будет его выкормить. Поэтому П.Лохтин находит весьма естественным, что там, где даже питание народа достаточно не удовлетворяется, смертность должна производить уравнение баланса и поэтому она уступает только Гондурасу, Фиджи и Голландской Индии, хотя по некоторым губерниям в неурожайные годы превосходит даже и эти места.

По данным д-ра Грязнова, вся пища крестьян состоит из ржаного и редко ячменного хлеба, картофеля и чёрной капусты, причём хлеба в день приходится 2,8–3,5 фунта на взрослого человека. Мяса приходится на человека (включая детей) в год 14–16 фунтов.

По вычислениям же д-ра Почтарёва, каждый работник в исследованном им Духовщинском уезде сверх уродившегося хлеба только для одного прокормления должен заработать на стороне 17 руб. 26 коп., не говоря о том, что ещё сверх того должен заработать для уплаты податей 15 руб. 61 коп., в силу чего и приходится, за невозможностью столько заработать, впадать в недоимки, за которые приходится платиться продажей скота. Удивительно ли после этого, что, по данным д-ра Святловского, 35% хозяйств не имеют ни одной коровы, а в 25% нет никакой рабочей скотины.

Конечно, после всего сказанного станет понятным, что население, существующее впроголодь, а часто и вовсе голодающее, не может дать крепких детей, особенно если к этому прибавить те неблагоприятные условия, в каких, помимо недостатка питания, находится женщина во время беременности и вслед за нею.

Новорожденного ребёнка обыкновенно сейчас же несут в баню, слабого обкуривают, парят в горячем духу, правят, трясут головой вниз, натирают тело солью, поят ромашкой, квасом, соками моркови и т.п. Часто ребёнок первое время живёт с роженицей в бане, подвергаясь здесь всем колебаниям температуры. «После всех этих передряг», справедливо замечает д-р Покровский в своём вышеупомянутом выдающемся труде, «очевидно, русскому новорожденному вовсе не легко начать полным здоровьем свою юную жизнь».

Уже на 3-й — 4-й день необходимость заставляет роженицу встать и приниматься за работу. Отправляясь в поле, мать или берёт новорожденного с собой, или же оставляет его дома на попечение няньки. Лично для матери, конечно, удобнее оставить ребёнка дома, так как в таких случаях матери не нужно носить с собой ребёнка на работу, иногда за несколько вёрст, и затем, на самой работе мать не отрывается постоянно от неё плачем находящегося тут же ребёнка. А между тем, в страдную пору работа горячая, важен каждый час, каждая минута и потому, понятно, огромное большинство матерей оставляют своих новорожденных и грудных детей дома. «Никогда младенец столько не лишается груди матери», говорит такой знаток народной жизни, как протоиерей Гиляровский, «и никогда не извлекает из той же груди столь недоброкачественного молока, как в июле и августе, ибо мать в самых лучших хозяйствах на третий день утром должна идти на полевые работы, куда не может брать с собой младенца, и возвращается к нему только поздно вечером. А если полевые работы отстоят далее 10 вёрст от дому, то мать должна отлучаться от ребёнка на 3–4 дня еженедельно. В некоторых хозяйствах родильница идёт на другой (!) день после родов». «Что же принесёт она, — восклицает далее почтенный автор, — младенцу в грудях своих, когда сама измучена трудами и усилиями свыше меры, жаждою и чёрствостью пищи, которая не восстановляет сил её, потом и лихорадочными движениями молока, которое сделалось для неё продуктом совершенно чуждым, скукою по младенце, который изнывает от недостатка молока так же, как она от излишества его». Как горячо и правдиво описано грустное и тяжёлое положение матери и ребёнка в страдную пору!

Чем же однако кормится ребёнок, и в каких условиях он находится, оставаясь дома? Быть может, ребёнок находится в лучших условиях, чем если бы он был взят матерью в поле и там подвергался бы под открытым небом всем невзгодам перемен погоды.

Так как всё население деревни, способное к работе, уходит в страдную пору, т.е. в июле и августе, в поле, то все дети остаются на попечении детей же, подростков лет 8–10, которые и исполняют обязанности нянек. Поэтому, можно себе представить, что делается с маленькими детьми при таком надзоре детей же.

Мать, уходя рано утром на работу, спелёнывает ребёнка, предположим даже, завёртывая его при этом в чистую пелёнку. Понятное дело, что вскоре по уходе матери и приставленная для присмотра за ребёнком 8–10 летняя девочка, которой, в силу её возраста и понятного полного непонимания важности её задачи, хочется побегать и поиграть на свежем воздухе, такая нянька оставляет ребёнка и ребёнок в течение иногда целого дня лежит в замоченных и замаранных пелёнках и свивальниках. Даже и в тех случаях, если мать оставит няньке достаточное количество перемен белья, не в интересах последней менять это запачканное бельё по мере надобности, так как стирать это бельё придётся ей же самой. И потому, можно себе представить, в каком ужасном положении находятся спелёнутые дети, завёрнутые в пропитанные мочой и калом пелёнки, и это к тому же в летнюю жаркую пору. Сделается совершенно понятным и ничуть не преувеличенным заявление всё того же наблюдателя прот. Гиляровского, что от такого мочекалового компресса и от жары «кожа под шейкой, под мышками и в пахах сопревает, получаются язвы, нередко наполняющиеся червями» и т.д. Также нетрудно дополнить всю эту картину той массой комаров и мух, которые особенно охотно привлекаются вонючей атмосферой около ребёнка от гниения мочи и кала. «Мухи и комары, витающие около ребёнка роями, — говорит Гиляровский, — держат его в беспрестанной горячке уязвления». Кроме того, в люльке ребёнка и, как увидим ниже, даже в его рожке разводятся черви, которые, по мнению Гиляровского, являются для ребёнка «одними из самых опасных тварей».

Остаётся ещё остановиться на главном — на пище ребёнка. Понятно, что пища ребёнка для лёгких, путём дыхания, самая ужасная, так как ребёнок дышит всё время душным смрадным воздухом, да иногда и пути входа воздуха непроходимы и часто ноздри закупориваются мухами и личинками их. Но, быть может, при всех этих невзгодах хотя кормление ребёнка происходит более или менее удовлетворительно. «Относительно кормления детей в сельском населении», говорит д-р Покровский, «громадно преобладающем у нас в России и именно составляющем 0,9 общего населения, мне удалось собрать около 800 сведений, доставленных из разных мест России, из коих видно следующее: тотчас после рождения почти всюду, во всём коренном русском населении, даётся новорожденному соска, т.е. тряпка с завёрнутым в ней жёваным хлебом или тому подобными веществами (иногда до 3-х дней не дают груди); в некоторых местах не дают груди до молитвы матери, иногда до крещения. Лучшее средство при этом против «грызи» и «нутряной грыжи» это соска (для изгнания грыжи) из чёрного хлеба с солью, иногда из моркови, свеклы, яблока, кренделей, пряников, грецких и волошских орехов, разжёванного толокна. Мочат иногда соску в молоке, постном масле, сахарной и медовой воде. В Пермской губ. местами обычай вместе с соской с первых же дней давать детям сусло, брагу и квас, что особенно развито в семьях, не имеющих коров. «При этом всюду, — добавляет д-р Покровский, — нянька перед кормлением смачивает соску своей слюной». Таким образом, прикармливание ребёнка начинается и в обыкновенное время с первых же дней после рождения, а с 5–6 недель обязательно, полагая, что грудного молока недостаточно, причём даётся соска-жёвка, коровье молоко, каши, тюри из хлеба и баранок и т.п.

Уже около 4–5 месяцев по всей России (Покровский) дают жёвки, картофель, щи, каши, яичницы, горох, бобы, печёную тыкву, фасоль, простоквашу, сметану, сусло, квас, кулагу, брагу, грибы, ягоды, огурцы и т.п. Отнятым от груди часто не дают молока в постные дни, а таких дней в году 250. Итак, из всего этого видно, в каких неблагоприятных условиях находится ребёнок в отношении питания с самых первых дней его жизни. Но если мы познакомимся с питанием ребёнка в летние рабочие месяцы, то мы прямо ужаснёмся, увидя, что ест и пьёт грудной, и даже новорожденный ребёнок. Мы уже говорили выше, что в летнюю страдную пору матери уходят на работу, оставляя ребёнку пищу на целый день, и кормят грудью ребёнка только ночью и вечером, возвращаясь с работы, в некоторых же случаях только через 3–4 дня. Ребёнку оставляется так называемая соска и жёвка. Первая, обыкновенно, представляет из себя коровий рог, к свободному открытому концу которого привязан коровий сосок, покупаемый или в Москве в мясных рядах, или у местных мясников в деревнях. Конечно, всякому понятно, что такая соска необходимо должна гнить и этот кусок гнили, безразлично, будет ли он мыться или нет, находится почти целый день во рту ребёнка. «Молоко, проходя через этот вонючий, мёртвый кусок, естественно пропитывается всею заключающеюся в нём гнилью, и затем эта отрава идёт в желудок ребёнка», говорит д-р Песков (Покровский). Следовательно, если ребёнка кормят коровьим молоком, то это молоко, оставленное матерью няньке, наливается время от времени в этот импровизированный рожок, и понятное дело, нянька не будет стараться вымыть этот рожок и соску, да впрочем, как мы сейчас видели, это и безразлично, так как гниль при всяком мытье останется гнилью. Да и кроме того, можно себе представить, каким делается оставленное с утра молоко к вечеру в течение длинного знойного летнего дня. Но всё это ещё сравнительно лучшее положение, чем для многих других детей. Здесь хоть через гнилой сосок, хоть кислое, но всё же получают молоко, удовлетворяя таким образом с голодом и жажду. В тех же хозяйствах, где коров нет, следовательно, и молока нет, кормление ребёнка происходит при помощи жёвки, которая состоит из жёванного хлеба, каши или чего-либо подобного, завёрнутого в тряпку или завязанного в узелок. Затем пальцами придают этому комку в тряпке коническую форму, и приготовляющий, взяв в рот эту конической формы тряпку, обильно смачивает её своей слюной, после чего эта «соска» попадает в рот ребёнка. И вот, несчастные дети, с такими-то «сосками» лежат целыми днями, всасывая в себя кислый сок из разжёванного хлеба и каши, глотая почти только одну свою слюну и таким образом, голодая и испытывая сильную жажду.

Для иллюстрации приведу грустную сцену, записанную д-ром Диатроповым в одну из его поездок по деревне:

«Раз я сменял лошадей в деревне. Стояла жаркая погода. Народ работал в поле. Поносы между детьми в это время были часты и смертельны.

Я взошёл в избу. Никого нет.

— Где же хозяева? — спросил я.

— Да пошли мальчугана хоронить.

— Грудной был?

— Сосун был.

— Чем хворал?

— Да понос смыл.

В избу вошла молодая женщина. На руках лежал ребёнок. Она подошла к переднему углу, достала из-под образного киота непокрытый горшок с отколотым краем, грязными пальцами достала из него каши, выдернула из-за пояса тряпку, сделала соску, всунула её в рот спящему ребёнку и положила его в зыбку. Сама вышла в сени...

Я посмотрел кашу. Она оказалась полусваренной, окислой, с примесью мелких тараканов.

Вот где скрывается источник народного худосочия, сделавшегося как бы наследственным ныне, подумал я, — добавляет автор, — а ведь на рожках да на сосках вырастает у нас большая часть государственного населения!»

Чтобы ещё рельефнее показать, как и чем кормится ребёнок летом, предоставлю слово протоиерею Гиляровскому, много лет прожившему среди народа и видевшему описываемые им сцены летом ежедневно.

«Никогда, — говорит почтенный автор, — пища младенца за отсутствием матери не достигает такой порчи, как в июле и августе. Если бы осмотрели пищу детей вечером, то в ней уже нет ничего похожего на пищу: всё обратилось в массу, которая способна более разрушать, нежели восстанавливать и питать силы младенца.

Я видел, — говорит далее о. протоиерей, — дети, не достигшие года, на целые сутки оставались одни-одинёшеньки, но чтобы не умерли с голода, то к рукам и ногам их были привязаны соски. Я приносил детям иногда молоко: либо потому, что вся поденная пища их с утра съедена была другими животными, либо потому, что они сосали из рожка кисельки, квас и воду, в которой растворён был творог, весьма несвежий. Я видел, — добавляет автор, — рожки, в которых копошились черви».

Что ещё можно добавить к этим ужасным картинам, не выдуманным, не нарисованным в кабинете фантазией учёного, а картинам, срисованным с натуры столь почтенными наблюдателями, видевшими эти картины ежедневно в течение многих лет совместной жизни с народом.

Могут сказать, что все эти сцены происходили давно, именно во времена наблюдений упомянутых авторов, т.е. более 30 лет тому назад. Но в том то весь и ужас, что прошло с тех пор более чем 30 лет, а подобные сцены в настоящее время можно встретить почти повсюду не только в глухих деревнях, но и в больших сёлах и даже городах, и развитие по России фабрично-заводской промышленности сделало такие сцены ещё более частыми, соблазняя женщин заработками, ради которых они и оставляют своих детей без питания и призора.

А нужно ли доказывать, что подобное голодание и такое ужасное якобы питание детей пройдёт для них бесследно и в результате этого не окажется большая смертность грудных детей, особенно летом. Будем ли мы удивляться заявлению прот. Гиляровского, что из 10 родившихся в страду выживают только двое.

Действительно, и из цифр, приводимых д-ром Гребенщиковым, мы видим смертность самую большую в России именно в летние месяцы, аналогии чему не находим ни в одном западном государстве, и эта наибольшая смертность в летние месяцы обусловлена огромной смертностью исключительно детей, и притом детей до 1 года. Эта огромнейшая смертность детей до 1 года, по наблюдениям д-ра Святловского, ещё зачастую усугубляется падежами скота, отчего, очевидно, число детей на жвачках оказывается ещё большим. «Отсутствие бурёнушек и пеструшек вполне макроскопического характера не важнее ли для детей, нежели присутствие незримых бактерий. Кто не ест, тот умирает с голода, независимо от каких бы то ни было бактерий».

Что касается до заразных болезней, то из статистических данных д-ра Гребенщикова можно видеть, что эти болезни свирепствуют более в зимнее и весеннее время и среди детей более старших возрастов, следовательно большая смертность детей до 1 года, при этом особенно летом, зависит не от заразных болезней, а всё дело обусловливается развитием желудочно-кишечных заболеваний, или вернее согласиться с сейчас цитированным д-ром Святловским — главным образом от голода.

Сравним данные смертности в России с таковыми в Западной Европе. Есть и там много бедных, есть и там негигиеничные жилища (см. описание Водовозовой), есть и там фабрики и заводы, и всё-таки там число умирающих детей летом во много раз меньше.

Конечно, в этиологии высокой детской смертности, помимо перечисленных моментов, играет весьма большую роль также и значительное распространение заразных заболеваний, в виде дифтерита, скарлатины, кори и т.п.; но эти заболевания захватывают более старших детей, обыкновенно после 2-х лет. При этом в распространении этих заболеваний, равно как и в смертности от них мы видим полное отсутствие какого-либо влияния национальности или вероисповедания — все в одинаковой мере заболевают и умирают, и даже сравнивая с западной Европой, мы найдём далеко не такую разницу в смертности детей в возрасте выше 1-го года и именно от заразных заболеваний, как мы то видели для возраста ниже 1-го года для заболеваний кишечника. Только в отношении оспы эта разница с западной Европой более рельефна, но причина этого, конечно, совершенно понятна и лежит в ещё недостаточном развитии оспопрививания у нас в России.

Следовательно, не распространяясь о путях развития заразных болезней, достигающих в случаях эпидемий весьма широкого распространения у нас в России, можно сказать, что главные причины постоянной ненормальной по сравнению с западной Европой смертности в России лежат не в этих заболеваниях заразными формами.

Понятно, что главные условия широкого распространения заразных форм лежат в несвоевременном, позднем распознавании эпидемий, в отсутствии изоляции и обеззараживания. Упоминая об этом, мы таким образом сталкиваемся с вопросом о врачебном вмешательстве и потому остановимся вообще на вопросе о медицинской помощи в России.

Достаточна ли, однако, врачебная помощь у нас в России, можно видеть из вычислений д-ра Герценштейна, представленных им на V-м Пироговском съезде, в его докладе «Земство и фельдшеризм». Оказывается, что в западной Европе на одного врача приходится жителей: в Великобритании — 1 730, в Голландии — 2 440, в Бельгии — 2 540, во Франции — 2 630, в Германии — 2 820, в Испании — 3 280, в Италии — 3 570, в Австрии — 3 630, в Норвегии — 3 630 и в России — 6 450.

Из вышеприведённого выяснения причин сами собой вытекают и меры для устранения их. При этом, однако, одни меры трудно осуществимы, или осуществимы только в далёком будущем, другие же могут быть осуществимы сравнительно легко и притом теперь же, в самом скором времени.

Конечно, к первым принадлежат такие меры, как общее улучшение экономического быта крестьян, уничтожение хронического голодания их, уменьшение пьянства, распространение в крестьянстве земледельческих машин для облегчения работы женщин, улучшение скотоводства и предупреждение падежей, освобождение женщин от работ полевых и фабричных в течение хотя бы 3-х недель после родов, отказ матерям грудных детей хотя бы до полугода в выдаче паспортов для ухода в отхожий промысел.

Понятное дело, все эти мероприятия в настоящее время почти невыполнимы и могут являться только как pium desiderum. Почти к таким же мерам надо отнести и улучшение врачебной помощи населению, увеличение числа земских и сельских врачей и уменьшение размеров их участков.

П.с. наверное, тогдашние молодухи тоже говорили: "бабушка/мама плохого не посоветует! "? А бабушки говорили:"Вас так растили! И вырастили же.!"

https://mamochki.by/blog/7624/

А что умеют сегодняшние дети?

Источник: "Агентство инноваций и развития экономических и социальных проектов"

Специалисты лондонской оптической компании Lenstore провели опрос двух тысяч родителей детей в возрасте от 2 до 16 лет в Великобритании. Они спрашивали о том, какие виды деятельности дети могут выполнять уверенно.

Езда на велосипеде возглавила список с 60 процентами, на втором месте оказалось пользование планшетом – 59 процентов. Чтение и использование телефона разделили третье место – 57 процентов. Умением завязывать шнурки обладают 53 процента, а плавать могут лишь 52 процента детей. Аутсайдером списка оказалось умение узнавать время, по итогам исследования им владеет примерно каждый второй ребенок – всего 49 процентов.

Обнаружилось, что почти каждый третий, еще ползая на четвереньках, уже пользуется планшетом, а 10 процентов ребят регулярно общаются по мобильному телефону. Но менее половины опрошенных родителей детей в возрасте от 5 до 10 лет заявили, что они регулярно контролируют деятельность своего ребенка. Согласно докладу, треть 2-4-летних малышей, которые умеют пользоваться планшетом, проводят в среднем два часа и 35 минут в день за этими устройствами, а это может плохо повлиять на зрение.

Как долго дети пользуются цифровыми устройствами?

Средний ребенок 2-4 лет тратит 0,88 часа в сутки на планшеты и 0,51 часа на мобильный телефон. В возрасте 8-10 лет дети проводят больше времени за цифровыми устройствами – в среднем 9,8 часа в день. Этот показатель даже опережает время 14-16-летних, которые проводят 9,48 часа в день в обнимку с различными девайсами и гаджетами.

"В эпоху, когда планшеты, смартфоны и ноутбуки являются неотъемлемой частью нашей повседневной жизни, дети растут более технически продвинутыми, чем когда-либо, и технологии играют важную роль в их непрерывном обучении и развитии", – сказали представители Lenstore.

"Но несмотря на то, как важно использовать технологии и интегрировать их в программы обучения ребенка, мы должны также знать, как сделать это ответственно и обеспечить сохранность зрения, особенно в ранние годы".

Источник: "Агентство инноваций и развития экономических и социальных проектов"


http://www.innoros.ru/news/14/09/segodnyashnie-deti-luchshe-umeyut-polzovatsya-smartfonami-chem-plavat-i-govorit

«Какая у тебя самая главная мечта?»



Одних этот вопрос заставлял задуматься, другие с ходу выдавали ответ. Некоторые уточняли: «Говорить про сбыточную или несбыточную мечту?» или «А можно несколько?» Маленькие рассказывали обстоятельно, иногда им не хватало слов, и они принимались рисовать. Школьники, казалось, уже давно все решили и теперь излагали мне свои мечты четко и серьезно. С каждым новым рассказом я все больше чувствовала, что в детских мечтах есть «двойное дно»: это не прихоть, а нечто глубокое, личное, отражение таких потребностей, о которых по-другому не скажешь... Родители обычно выходили из комнаты, где мы беседовали, но потом с тревогой спрашивали: «Ну что? Что он(а) сказал(а)?..» И часто искренние детские ответы вызывали у них недоумение, досаду, разочарование. Получается, что мечты наших детей нас не всегда устраивают. Почему?

От фантазии к мечте

В мечтах, доверенных мне, встречались отголоски сказок, фильмов, семейных реалий и теленовостей, чужого опыта и собственных ощущений. Один ребенок мечтает о крылышках, как у феи, другому хочется «научиться рисовать мультфильмы» – есть ли существенная разница между двумя этими желаниями? «Да, есть, – уверена юнгианский аналитик Анна Скавитина. – Дело в том, что мы часто путаем мечты и фантазии. Крылышки феи – это скорее фантазия, а вот научиться делать мультфильмы – настоящая, «сбыточная» мечта. В ней есть некая цель и попытки как-то к этой цели приблизиться, готовность действовать». Чтобы осуществить свою мечту о мультипликации, мальчик придумывает сценарий, учится рисовать. А если девочка мечтает стать балериной, она пытается танцевать под музыку и ходит на пуантах, представляет себя в балетной пачке, просит отдать ее в балетную школу. Но такие конструктивные мечты возникают не сразу. Сначала фантазия и мечта – одно и то же, потому что маленький ребенок в своем воображении «по-настоящему» разговаривает в лесу с волшебником, понимает язык зверей, летает. «Дети могут жить в мире своих мечтаний, в отличие от взрослых, – говорит детский психолог Марина Бебик. – Они «проживают» свои фантазии, могут стать королями, принцами, феями, играть одновременно разные роли, и для них это реальность...» Неспособность провести грань между фантазией и реальностью сохраняется, пока ребенку не исполнится 7–8 лет, считает педагог и психолог Эда Ле Шан (Eda LeShan)*. Но и потом работа воображения помогает осознать и принять собственные чувства, пережить неизбежные периоды лишений, научиться действовать в реальном мире. «Сегодняшние дети проводят большую часть времени в состоянии неистовой активности, и им просто необходимо восполнять свои духовные ресурсы за счет фантазии, – подчеркивает Эда Ле Шан. – Помимо этого, фантазия – необходимое условие освобождения от постоянного контроля и вмешательства взрослых».

«УГ Москва», №20 от 16 мая 2017 года         Марианна Лебедева


Что умеют наши сегодняшние дети?

Информация к размышлению

Как учатся дети? Что позволяет им достигать высоких и значимых для них результатов? Как организовать жизнь школы так, чтобы она создавала максимум возможностей для каждого из наших очень разных, но, без сомнения, очень талантливых ребят?
Эти вопросы всегда были и остаются главными для меня как учителя, методиста, человека.
Поиск ответа на них не теряет актуальности. Кому их задать - ученым, самой истории, будущим работодателям, ученикам?

Обратимся к истории вопроса.

В конце 20-х - начале 30-х годов ХХ века были разработаны теории психического развития детей и основы теории развивающего обучения и воспитания (Выготский Л.С., Рубинштейн С.Л. и др.).
Л.С.Выготский впервые ставит вопрос о связи обучения и развития, подчеркивает роль дошкольного образования. Выдающийся советский психолог в своих работах говорит о том, что школьное образование никогда не начинается на пустом месте. В статье «Проблемы обучения и умственного развития в школьном возрасте» Лев Семенович Выготский поднимает проблему отношений, которые существуют между обучением и развитием и о специфике этих отношений в школьном возрасте. «Речь идет о так называемой зоне ближайшего развития. Что обучение должно быть так или иначе согласовано с уровнем развития ребенка - это эмпирически установленный и многократно проверенный факт, который невозможно оспаривать. Однако только в недавнее время было обращено внимание на то, что одним только уровнем развития мы не можем никогда ограничиться, когда пытаемся определить реальные отношения процесса развития к возможностям обучения». «Обучение, которое ориентируется на уже завершенные циклы развития, оказывается бездейственным с точки зрения общего развития ребенка, оно не ведет за собой процесс развития, а само плетется у него в хвосте».
В докладе «Развитие житейских и научных понятий в школьном возрасте» на заседании Научно-методического совета Ленинградского педологического института 20 мая 1933 года Л.С.Выготский подчеркивал, что «дефекты школы могут сказаться в том, что ребенок будет учиться вхолостую: он будет изучать научное понятие, но в спонтанных понятиях останется на том же уровне; он будет научное понятие усваивать часто вербально, схематически, увеличивая расхождение между ними».

Важность организации эффективных и полезных уроков мы находим в методических рекомендациях Наркомпроса:

1. «Уроки должны быть интересными». Включенность в образовательный процесс обеспечивается мотивацией ребенка. «Нельзя сделать все уроки занимательными, но нескучным (и интересным) можно и должно сделать всякий урок. Только надо его хорошо подготовить и надо приспособить его постановку к возрасту учащихся». Успешными считаются уроки, в которых присутствует игра.
2. «Не отрывать обучения от жизни». Дети должны приобретать знания на основе изучения ими под руководством учителя непосредственных явлений жизни. Проще говоря, обучение должно строиться с опорой на социальный и трудовой опыт ребенка. Удовлетворительным считался урок, в котором дети и учитель изучали материал на конкретных интересных жизненных примерах, сравнивали прочитанное с увиденным собственными глазами.
3. «Дайте детям подумать и поработать самим». Сотрудники Наркомпроса в отчетах о посещенных уроках указывали на то, что знания, полученные детьми, носят схоластический характер, являются заученными, не имеют опоры на конкретные факты. По словам С.Л.Рубинштейна, «учение мыслится как совместное исследование: вместо догматического сообщения и механической рецепции готовых результатов - совместное прохождение того пути открытия и исследования, который к ним приводит».
4. «Больше наглядности и конкретности в преподавании».
5. «Каждый урок должен быть хорошо подготовлен». Такое требование возникает не случайно. Интересен материал, размещенный в газете «Правда» от 26 февраля 1932 года.

Знакомая картина?..

Наркомпрос, проводивший тотальный контроль за функционированием системы образования, определяет следующие типичные ошибки учителей того времени: незнание учителем преподаваемого предмета, отсутствие методической грамотности, неэффективное использование времени на уроке, отбор содержания образования, не соответствующий возрасту ребенка, неумение определить формы урока.
Представляют интерес рекомендованные технологии организации учебной деятельности учеников в методических пособиях 30-х годов прошлого века:
1. Опыты как возможность организации активной исследовательской деятельности детей на уроке. Возможность построения связи эксперимента с другими видами деятельности.
2. Наблюдения, которые должны носить исследовательский характер. Наблюдения должны быть организованы так, чтобы ученики могли собранный с определенной целью материал сравнивать, сопоставлять и делать самостоятельные выводы. Наблюдения необходимы для углубления знаний и формирования мировоззрения.
3. Экскурсии. При организации экскурсии необходимо организовать процесс так, чтобы дети больше видели, рассматривали, воспринимали вещи, собирали материал, использовали его в дальнейшем обучении.
4. Конструкторство как возможность применять знания для усовершенствования прибора, построения новой вещи. «Модель ветряной мельницы или веялки, показывающая только внешнее сходство с настоящими вещами, а не механизм движения, не развивает конструктивного мышления».
5. Рассматривание предметов в натуре.
6. Работа с коллекциями прежде всего как самостоятельное изготовление коллекций, классификация и описание предметов.
7. Работа с картой, планами, глобусом.
8. Работа с картинами, схемами, таблицами, чертежами, плакатами, диаграммами, самостоятельное изготовление наглядных пособий, просмотр диапозитивов, кинофильмов для приобщения учеников к современным достижениям в этой области.
9. Изготовление макетов, панорам с целью уточнения представлений и получаемых знаний. Такая форма организации урока позволяла ученикам осознать пользу и ценность собственной продуктивной деятельности на уроке. «Деятельность не реакция на внешний раздражитель, она даже не делание как внешняя операция субъекта над объектом, она «переход субъекта в объект». Тем самым смыкается связь не только между субъектом и его деятельностью, но и связь между деятельностью и ее продуктами», - писал С.Л.Рубинштейн в статье «Проблемы психологии в трудах Карла Маркса» (1934 г.).
10. Драматизация. «В отличие от школы схоластической, где слово являлось основой методической мудрости, а иногда и единственным источником формальных знаний и подавляло самостоятельное критическое мышление, мы при помощи слова стремимся развивать самостоятельное мышление. В работе со словом должна быть тесная связь с жизнью, должен быть исследовательский подход. И здесь учитель должен организовать работу детей так, чтобы они проявляли в ней активность и самостоятельность», - пишет Б.Есипов в книге «О качестве урока в начальной школе» (Наркомпрос РСФСР, Учпедгиз, 1932).
11. Работа с газетами и журналами, с популярной брошюрой, с художественными книжками и статьями. С.Л.Рубинштейн подчеркивал, что «организацией не символизирующих и уподобляющих, а реальных, творческих деяний определять образ человека - вот путь и такова задача педагогики».
12. Беседы.
13. Слушание докладчиков.
14. Организованное систематическое слушание радио.
15. Передача знаний другим через слово. Такая работа обеспечивает прочность знаний. Те знания, которые ученик приобрел для того, чтобы передать другим, и которые он сумел передать, становятся его прочным приобретением.
«Педагог, недостаточно вооруженный необходимыми ему знаниями, не овладевший техникой ведения уроков, чувствует себя в школе, как заблудившийся в лесу, начинает кустарничать, делает ошибки, промахи и, понятно, не может дать при всем своем желании доброкачественной продукции. При кустарничестве в приемах, в требованиях, предъявляемых к ученику, у школьных работников одного и того же коллектива нередко получается разнобой: что один созидает, другой часто разрушает», - отмечает П.И.Лаппо («Техника ведения урока», Наркомпрос РСФСР, ОГИЗ, 1934).

Убедившись в непреходящей важности вопроса, продвинемся дальше...

А что сегодня? Сумели ли мы за почти столетие найти ответы на наши вопросы? Что об этом думают и говорят ученики XXI века?
26 апреля состоялось заседание Клуба учащихся медицинских и инженерных классов московских школ. На встречу пришли десятиклассники. Состоялась честная, открытая дискуссия о том, какой они видят современную школу и учителя, как определяют свое место и влияние на жизнь школы, какой представляют школу завтрашнего дня...
Итак, информация к размышлению для всех нас...

Об образовательной программе

Школьная программа для современных ребят - это только «стартовый толчок», некоторое направление развития, «база для наращивания знаний и умений». При этом важно, что сегодня наши дети выбирают не определенный вуз, не конкретную профессию, а именно направление деятельности - интересное и значимое именно для них. Среди таких ребята называли программирование, робототехнику, биоинженерию, нанотехнологии...
Наши школьники прекрасно осознают, что они учат физику, химию или биологию не для того, чтобы ответить учителю или хорошо написать контрольную. А для того, чтобы с помощью этих уроков научиться разбираться в мире, который их окружает, и понять его.
Десятиклассники говорили и о том, что сегодняшняя школьная высокотехнологичная, информационно насыщенная среда «меняет учебный процесс, а с ней изменяются и уроки - они становятся более практико-ориентированными, насыщенными, интересными». А еще - что им очень нравятся современные школьные лаборатории, они отлично связывают уроки и занятия в кружках, а значит, - основное и дополнительное образование.

О важном в школе

А чего же хотят сегодня наши дети? Что им на самом деле нужно? Это и «персональный набор предметов» для заинтересованных групп учеников, а иногда и для каждого отдельного ученика», и «больше часов на то, что интересно», причем базовый это уровень или углубленный не так существенно, и «отдельное оборудованное здание для старшеклассников». Многие из ребят отмечали, что для них очень значимо, когда их мнение учитывают: «Да, школой управляет директор, но при этом важно, чтобы с мнением учеников считались, например, при разработке образовательной программы и учебного плана».
Конечно, ребята не смогли обойти стороной животрепещущую тему приближающихся экзаменов: «Школьные предметы бывают нужные и ненужные, те, которые надо сдавать на экзамене и не надо... И это не всегда совпадает». И, наверное, самое важное: «ЕГЭ проверяет то, что мы знаем, а не то, что умеем». Так, один из будущих инженеров посетовал на то, что он умеет собирать роботов, программировать на трех языках и многое другое,  но об этом не спрашивают на экзамене.

Об учениках

Все ученики «делятся на две группы: одни ходят в школу просто так, для других школа, учеба - это важное, интересное дело».
Откуда берутся первые? Когда, в какой момент, в каком возрасте это происходит?  Тогда, когда ребята перестают понимать, что происходит на уроке, незнание накапливается, а человек не может заниматься тем, чего не знает и не понимает. Совет от участников клуба: нельзя двигаться дальше, если что-то важное не освоено.
И еще - ребята с сожалением отмечали, что часто фразы: «Я не могу вам этого объяснить» и «Вы не способны это понять» для учителей означают одно и то же...

Об учителях

А какие же качества ценят в учителях наши ребята? «Лидерские качества, харизма», «честность», «умение слушать», «уважительное отношение, как ко взрослым людям». И кто он - современный учитель? По умолчанию профессионал, но при этом «просто отличное знание предмета необходимо, но недостаточно...». Современный учитель должен владеть всеми современными инструментами обучения: мы уже не можем представить себе урок как процесс заучивания или переписывания, а учителя - с указкой, шариковой ручкой и книжкой. Необходимо уметь пользоваться технологиями, которыми учащиеся зачастую владеют лучше нас, но наши дети «снисходительны к тому, что учителя не умеют делать то, что умеют они...».
А что мы?
Об этом на страницах газеты...

Марианна ЛЕБЕДЕВА, директор Городского методического центра

«Решается задача: из распределителя привезли на фабрику-кухню 2,5 тонны гречневой крупы, на 3,4 тонны больше пшена и на 12,7 тонны больше того и другого, вместе взятых, муки. Спрашивается: сколько всех продуктов привезено на фабрику-кухню?
Весь урок уходит на решение задачи. После звонка просим учительницу проверить, знают ли ученики, что такое распределитель и фабрика-кухня.
Ответы:
   фабрика-кухня - это такая кухня, что на войне бывает;
   большая фабрика, а на фабрике - кухня;
   кухня с трубой.
«Впрочем, - меняет курс учительница, - цель нашего урока - формальные знания - упражнение в четырех действиях с десятичными дробями...»

Что касается русского языка, то после овладения первоначальной грамотой ему обычно почти не уделяли внимания, считая, что "само сладится". В аристократической среде русский считали одним из второстепенных, подобным шведскому или польскому, который знать можно, но, по ограниченности применения, необязательно. По сути, на нем можно было общаться только с прислугой, а для этого большого красноречия не требовалось.

А. М. Тургенев свидетельствовал: "Я знал толпу князей Трубецких, Долгоруких, Оболенских, Хованских, Волконских, Мещерских… которые не могли написать на русском языке и двух строк". Многие владели очень ограниченной лексикой, не выходя за пределы узкобытовых тем, использовали простонародные языковые формы (типа "надысь", "ефтот", "надоть" и т. п.) и затруднялись в свободном ведении беседы.

Те, кто воспитывался за границей, нередко возвращались в Россию, начисто не умея говорить по-русски. Князь Д. В. Голицын, бывший около 20 лет генерал-губернатором Москвы, прожил до восемнадцати лет за границей и по-русски сперва почти не говорил. Впоследствии выучился, но изъяснялся по-русски хотя и довольно правильно, но с заметным акцентом, как иностранец.

Князь П. А. Вяземский вспоминал о своем отце, что тот, "как и почти все люди его времени, говорил более по-французски. Жуковский, который введен был в наш дом Карамзиным, говорил мне, что он всегда удивлялся скорости, ловкости и легкости, с которыми в разговоре отец мой переводил на русскую речь мысли и обороты, которые, видимо, слагались в голове его на французском языке".
Многие из декабристов русского языка совсем или почти не знали. Так, М. П. Бестужев-Рюмин во время следствия, сидя в Петропавловской крепости, вынужден был, отвечая на допросные пункты, часами листать французско-русский лексикон, чтобы правильно перевести свои показания, которые он сочинял по-французски. Почти не говорил по-русски М. С. Лунин. Довольно плохо знали язык братья Муравьевы-Апостолы, воспитывавшиеся во Франции, — из них Матвей Иванович впоследствии, в Сибири, со слуха и благодаря чтению русских книг язык освоил вполне хорошо, а Сергей, за ранней гибелью, не успел, даже стеснялся писать по-русски и т. д.

Почти трагикомичной выглядела ситуация франкоязычия в 1812 году, когда в дневниках и переписке русской знати "на чистейшем французском языке выражалась величайшая ненависть к французам".

Плохому знанию русского языка способствовало и то, что на протяжении всего XVIII и начала XIX века он непрерывно менялся, общепризнанные грамматические нормы были практически неизвестны, а учебники грамматики почти отсутствовали.
Многие, вслед за М. А. Дмитриевым, могли сказать: "Русской грамматике меня не учили, да некому было и учить: никто не знал даже правописания".
В общем, учили родной язык в основном копируя прописи и заучивая немногочисленные русские стихи — примерно так же, как иностранные. А о правописании в большинстве случаев и не думали. Даже княгиня Е. Р. Дашкова — президент двух Академий и автор статей в толковом словаре русского языка — подписывала свою фамилию "Дашкава".


Толчком к овладению русским языком стала образовательная политика и личный пример Николая I. Как говорили, на следующий же день после своего воцарения император, выйдя утром к придворным, громко поприветствовал их по-русски, сказав: "Доброе утро, дамы и господа".

Поскольку предшественник его, Александр I, всегда здоровался по-французски, наиболее проницательные из придворных сразу почувствовали, что наступают новые времена. Так и оказалось. С этого времени Николай общался по-французски только с дипломатами и дамами и очень раздражался, если подданный не мог поддержать разговора на русском языке. И писать — письма к сыновьям и деловые бумаги — Николай тоже стал по-русски, благо у него были хорошие учителя и он делал это вполне грамотно. В результате в считаные месяцы французский язык исчез из российского делопроизводства (за исключением дипломатического ведомства), а придворные и столичная знать наперебой принялись зазывать к себе учителей, чтобы учиться по-русски.

А. Д. Галахов оказался одним из таких наставников, востребованных московским "светом". Сперва его' пригласили в дом князя П. П. Гагарина. "Молодой князь 14-ти лет, — вспоминал Галахов, — уже отлично владел французским языком, гораздо лучше, чем родным. А преподавание последнего идет очень туго в то время, когда ему обучаются как иностранному и притом теоретически, без должной практики, так как в семействе князя и в кругу его знакомства почти постоянно слышалась французская речь. Благодаря рекомендации князя скоро нашлись у меня уроки и в других домах, где предстояла мне та же трудность, то есть господство французского языка. Впрочем, моими занятиями оставались довольны и учащиеся, и их родители. Тем и другим нравилось, как они выражались, моя метода, а все достоинство этой методы заключалось в ясности толкований, да разве еще в том, что я, зная французскую грамматику, нередко прибегал к ней для объяснения грамматики русской. Немаловажною вещью считалось и то, что я был дворянского сословия и держал себя на уроках иначе, чем преподаватели из семинаристов, или вовсе не знавшие французского языка, или, при знании, пугавшие своих учеников и учениц прескверным выговором, на который тогда обращали особенное внимание, ценя его выше теоретического знания, как бы оно ни было капитально…


В конце 1820-х годов подоспели два первых в России подробных и систематических грамматических руководства, написанные Н. И. Гречем: "Практическая русская грамматика" (1827) и "Краткая русская грамматика" (1828) — и стали использоваться как учебники, ну а дальнейшее сделала литература. Желание читать Пушкина, Лермонтова и Гоголя скоро заставило даже иностранцев учиться русскому языку.


Как вспоминал Б. Н. Чичерин: "В нашем воспитании не была забыта и физическая сторона. Отец настаивал на том, чтобы мы приобрели ловкость во всех телесных упражнениях. Нас рано посадили на лошадь, и мы в деревне ежедневно делали по десяти, по пятнадцати верст верхом. Тенкат (гувернер) выучил меня порядочно плавать, что для меня всегда было большим удовольствием. Фехтованию мы стали учиться уже в Москве… Танцклассы начались с двенадцатилетнего возраста, и это был единственный урок, который, особенно на первых порах, был для меня истинным мучением… Отец знал, что всякие пригодные в общежитии ловкость и умение, приобретенные человеком, составляют для него преимущество".
Предметам, которые помогали ребенку стать светским человеком, истинным представителем своего сословия, уделялось особое внимание.

Самым подходящим возрастом для начала обучения танцам считались пять-шесть лет. Занятия проводились от двух до четырех раз в неделю, по нескольку часов, как индивидуально, так и в группе. Детей учили почти так же серьезно, как и профессиональных балетных танцовщиков: они осваивали балетные позиции, па (шаги) и антраша (прыжки), заучивали довольно сложные фигуры бальных и характерных танцев. Особенно трудны в танцах "первая позиция", при которой пятки ног соединены, а носки так сильно развернуты в стороны, что ступни образуют совершенно прямую линию, и также "пятая позиция", когда ноги скрещены и ступни приставлены одна к другой, так что носок одной ноги соприкасается с пяткой другой.


Для многих детей, особенно мальчиков, танцевальная повинность была тяжелой обузой.
Б. Н. Чичерин вспоминал, каким наказанием для него — уже подростка — были эти уроки. Он мучительно стеснялся своего танцевального костюма, "девчачьих" башмачков с бантиками, необходимости принимать на людях танцевальные позы и прыгать. "Я хотел быть серьезным молодым человеком, по целым дням углублялся в книги, а меня наряжали в курточку и башмачки и заставляли плясать. Этого я никак не мог переварить… Одевание к танцам становилось трагическим событием, каждый шаг которого требовал насилия над собою".
Выучился Чичерин так себе (хотя позже счел, что постоянное переламывание себя на танцевальных уроках пошло на пользу его характеру) и впоследствии от этого несколько страдал. "Со временем, вращаясь в большом московском свете, я увидел, что мои родители были совершенно правы, настаивая на том, чтобы мы учились этому весьма естественному в собраниях молодежи упражнению, и даже сожалел о том, что под влиянием ребяческих предубеждений никогда не хотел выучиться ему порядком".

На уроках танцев осваивали весь классический и модный танцевальный репертуар. Плясать учили и "венгерку", и "болеро", и "качучу", и "по-тирольски", и "по-цыгански", и "а-ля грек", и разными другими "манерами", поскольку помимо модных парных танцев в программу балов (особенно по случаю домашних праздников) обязательно входили сольные выступления и небольшие балеты, исполнявшиеся малыми и большими детьми (это называлось "танцевальный сюрприз"), В их числе были и знаменитый pas de châle (танец с шалью), в котором, как помните, блистала на выпускном балу Катерина Ивановна у Достоевского, и pas de couronne (танец с венком), и всевозможные тарантеллы, "персидские пляски" и пр.

Очень популярны были и русские пляски. Уже во второй половине XVIII века ставили слегка облагороженные балетные танцы в русском стиле, обязательно, чуть не каждый вечер, исполнявшиеся императорскими артистами в театральных "дивертисментах" — маленьких сборных концертах, которыми в те времена по традиции завершался. всякий спектакль. "По-русски" зачастую плясали здесь и модные французские танцовщики. Подобным "русским пляскам", сохранявшим все традиционные движения, но немного "драматизированным" танцмейстером, учили и дворянских детей, и многие родители, в том числе весьма знатные, охотно демонстрировали таланты своих чад. Так, в Москве на рубеже XVIII–XIX века очень славилась своим умением плясать по-русски юная графиня Анна Алексеевна Орлова. Многие современники вспоминали, как во время балов ее отец граф А. Г. Орлов приказывал музыкантам играть русскую песню "Я по цветикам ходила", а графиня Анна принимала заслуженное восхищение своим танцевальным искусством. Здесь же обычно находился и ее танцевальный учитель Балашов, постановщик танца, и тоже получал комплименты.

В провинции же, особенно в кругу низового дворянства, главное место на всяком балу занимали русские пляски, которым нередко обучались прямо у крестьян.
Э. И. Стогов вспоминал о свадьбе своих родственников в подмосковной Рузе в начале XIX века: "Сначала пропели поздравительную песню, поминали имена дяди и тетки; потом плясовую. Дедушка с бабушкой не танцевали, а пошли парами молодые русскую. Дядя отлично танцевал, все хвалили. Тетка, разодетая, стройная, с веселыми глазами, тоже удостоилась общей похвалы. Дядя танцевал и трепака, и казака, а как пошел вприсядку — только мелькал, некоторые из гостей даже вскрикивали от восторга. Молодые открыли бал, помню, все танцы кончались поцелуями. Долго сменялись пары, кажется, все переплясали".

Подобным же образом — и наблюдением за крестьянками, и уроками у танцмейстера — могла выучить русскую пляску и толстовская Наташа Ростова. Во времена, когда писался роман Толстого, по-русски из дворян, конечно, уже мало кто плясал, а вот во времена действия книги это было вещью совершенно обыкновенной.

Танцам учили в основном актеры балета — нынешние и отставные. В 1800-х годах среди них были такие тогдашние знаменитости, как Дидло (упоминаемый Пушкиным), Колосова, Новицкая; в 1830-1840-х — Мунаретти, Гюллень-Сор и т. д. О конце века княгиня Л. В. Васильчикова вспоминала: "С детства мои современники и поколения старше моего брали уроки у старика Троицкого. Мы выстраивались в ряд в одном конце зала, а он сидел на другом против нас и, закинув ногу на ногу, поглаживая бакенбарды и хлопая в ладоши, если мы ошиблись, командовал нами, как солдатами. Горе неуклюжим — тогда Троицкий передразнивал нас и унижал нас публично".

В задачи танцмейстера входило научить не только танцевать, но и свободно держаться в обществе, легко и непринужденно двигаться. Поэтому много внимания уделялось поклонам и реверансам, выработке красивой осанки, положению рук и ног, даже особого, "приличного в обществе" выражения лица. Вот как описывалось оно в учебнике танцев начала XIX века: "Глаза, служащие зеркалом души нашей, должны быть скромно открыты, означая приятную веселость. Рот не должен быть открыт, что показывает характер сатирический или дурной нрав, а губы расположены с приятною улыбкою, не выказывая зубов".

На занятиях у танцмейстера учились садиться, ходить, пересекать зал, надевать и снимать шляпу и перчатки, входить в карету, обмахиваться веером, почтительно брать и подавать разные предметы и т. п. Во всем этом имелись тонкости: например, хороший тон не позволял ни при ходьбе, ни при разговоре размахивать руками, а главным признаком изящной походки считалось, если у идущего не видно подошв.

Танцмейстеры же довольно часто устраивали и так называемые детские балы. Их затевали специально для подростков 13–16 лет, которые уже умели сносно танцевать, но в свет по малолетству пока не выезжали. Детские балы, или детские праздники, как их еще называли, организовывали либо в знатных семьях по случаю именин кого-то из детей, либо известными танцмейстерами в своих школах в общие праздничные дни — на Рождество, на Масленицу и т. п.

Кроме подростков, которых на детских балах было большинство, туда приезжали и взрослые, и у детей появлялась возможность попрактиковаться в танцах и бальном общении с "настоящими" партнерами. Если бал давал танцмейстер, он приглашал на детский праздник всех своих бывших учеников. Детские балы начинались и заканчивались раньше обычных съездов, и это давало возможность взрослым прямо оттуда поехать в театр, а затем на большой бал.

В числе московских танцмейстеров самым, вероятно, известным, почти легендой, был Петр Андреевич Йогель, который приехал из Франции и стал учить московских детей танцам в 1800 году, а перестал, когда ему уже было хорошо за восемьдесят, — в начале 1850-х годов. Это был признанный мастер своего дела, через руки которого прошло полгорода. Кроме приватных уроков, он учил танцам воспитанников Университетского благородного пансиона, в числе которых были В. А. Жуковский, А. С. Грибоедов, М. Ю. Лермонтов. К концу жизни Йогеля на его детских балах правнучки встречались со своими прабабушками, так как и те, и другие были ученицами мэтра. Естественно, что, когда Лев Толстой писал "Войну и мир", он не мог обойти фигуру Йогеля своим вниманием и дал ему в ученицы свою Наташу Ростову.

В свою очередь, и юные "дамы" использовали детские балы для репетиции взрослых отношений. Мемуаристка Е. А. Нарышкина, выросшая в деревне и потому не слишком светская, вспоминала (1850-е годы): "Изредка нас водили на детские балы… Девочки, которых мы встречали, представляли для меня особый новый тип. Они были элегантны и нарядны, как настоящие маленькие дамы, и умели говорить светским жаргоном о светских вещах.

В этом отношении я сознавала их безусловное превосходство надо мною; их апломб, миленькие манеры, легкий флирт с пажами, рассказы и смешки были для меня недосягаемы, и вместе с тем я чувствовала, что никогда не заговорила бы при них о том, что наполняло мою голову и мое сердце, так что моя роль с ними была довольно пассивная".

Если танцам дворянских детей начали учить еще во времена Петра I, то мода на уроки музыки пришла позднее. Во всяком случае, С. А. Тучков замечал: "Мне никогда не случалось слышать от стариков, чтоб кто-либо из благородных людей в царствование Петра I, Екатерины I и даже Анны занимался музыкой: кажется, что сделалось сие обыкновение со времен Петра III, потому что он сам любил играть на скрипке и знал музыку, и то, может быть, из подражания Фридриху II, которого он до безрассудности почитал".

Во второй половине XVIII века музыка стала одним из тех "приятных искусств", которые разнообразят досуг светского человека, и ее включили в число обязательных для изучения предметов.

Девочек учили играть на фортепьяно или арфе, мальчиков — тоже на фортепьяно, скрипке или флейте. Число и продолжительность музыкальных уроков могли варьироваться — от двух уроков в неделю у мальчиков, которым музыка считалась менее нужной, до ежедневных занятий у девочек, для которых игра на музыкальном инструменте была не только способом последующего "ублажения" супруга, но и средством привлечения к себе светского внимания. Поэтому, как часто вспоминали, уроки музыки лет с семи становились сперва "крестом, несомым из покорности, затем — пыткой, которой подчинялись во имя дисциплины".
Большинство девочек музыкой занимались ежедневно по три-четыре часа: часовой урок до обеда, послеобеденное разучивание заданного и после чая час на игру соло или в четыре руки с сестрой.

В игре более всего ценились техника, быстрота, умение бойко разыгрывать пьесы и безошибочно заучивать эти пьесы наизусть, "для чего один пассаж приходилось долбить по получасу". Наличие способностей и даже музыкального слуха полагали не главным ("ведь не вы, а вас должны слушать"). Ну, и благодаря чрезмерной "музыкальной повинности" играть выучивали абсолютно всех. В то время вообще считалось, что нет такого искусства, которому нельзя было бы выучить. Разве что с пением не всегда получалось: слушать безголосое пение мало кто соглашался.


Музыкальным наставником мог быть и собственный дворовый музыкант, и европейская знаменитость — А. Гензельт, Дж. Фильд и др., у которых училось немало талантливых отпрысков столичной знати.

М. И. Глинку, как позднее П. И. Чайковского, поначалу учили музыке их гувернантки.

М. И. Глинка вспоминал: "Хотя музыке, т. е. игре на фортепиано и чтению нот нас учили механически, однако же я быстро в ней успевал. Варвара Федоровна (гувернантка) была хитра на выдумки. Как только мы с сестрой начали кое-как разбирать ноты и попадать на клавиши, то сейчас она приказала приладить доску к фортепиано над клавишами так, что играть было можно, но нельзя было видеть рук и клавишей, и я с самого начала привык играть, не смотря на пальцы".
Е. А. Сушкову музыке учила тетка — и здесь результаты меньше впечатляли. "Сначала она выучила меня, как называются клавиши. Потом кое-как растолковала ноты, не говоря, что есть четверти, восьмые, белые, не объясняя, что такое пауза, дискант, бас, тон, и все показывала с рук и кое-как толковала, что "ре" на средней октаве пишется так, на нижней так, — кончалось всегда любимой фразой: "Все это само собою придет, разбирай только побольше, так и привыкнешь читать ноты, как книгу". Не имея ни малейшего понятия о теории музыки, никогда я не видала и не трудилась над гаммами, а прямо засадили меня за пьесы Штейнбельта и Фильда… На беду мою, я пристрастилась к музыке, по четыре часа в день занималась ею, но должна признаться, что никогда и никто не узнавал, что я барабаню, слышалось что-то такое знакомое, но из рук вон безобразное".

Рисованию из всех "приятных искусств" уделяли наименьшее внимание, разве уж ребенок настолько увлекался, что выпрашивал дополнительные уроки. Обычно хватало одного-двух лет по одному занятию в неделю, чтобы ребенок выучился владеть карандашом и акварельной кистью и освоил навыки копирования с "оригиналов" — то есть образцовых литографий или рисунков, выполненных профессиональными художниками, — и основы композиции. Если требовалось более серьезное обучение, как это было с М. И. Глинкой, страстно хотевшим в детстве научиться рисовать, то ребенка усаживали за "рисование с глаз, носов, ушей и пр., требуя безотчетного механического подражания".

В некоторых дворянских семьях уже во второй половине XVIII века стали обучать детей и ремеслам. У истоков этой традиции стоял император Петр, который, как известно, освоил за свою жизнь чуть не тридцать ремесел, включая умение удалять зубы. Особенно любил Петр работу на токарном станке, занимавшую руки и разгружавшую голову, и много способствовал повышению престижа этого занятия. Кое-кто из сподвижников Петра подражали ему, и собственные токарни, можно сказать, вошли в моду, тем более что подобными "чистыми" ремеслами увлекались и некоторые другие европейские государи, например несчастный, кончивший свои дни на гильотине Людовик XVI, который любил возиться со всякой механикой, собирал и чинил замки, часы и т. п. Екатерина Великая умела резать камни и на досуге с успехом копировала античные камеи; императрица Мария Федоровна, супруга императора Павла I, подобно Петру, любила точить на токарном станке вещицы из дерева и кости и часто дарила супругу собственные изделия (он и умер, цепляясь за точеные балясинки, украшавшие подаренный ею письменный стол).

Потому и русские дворяне учили своих детей "царскому" токарному искусству (как мы помним, за токарным станком любил отдыхать и старый князь Болконский в "Войне и мире"), часовому и переплетному мастерству В конце XVIII века эта мода получила дополнительную подпитку: насмотревшись на мытарства изгнанных революцией из своей страны французских аристократов, наиболее дальновидные русские родители озаботились научить детей делать руками хоть что-то полезное, чтобы в случае чего не помереть с голоду

В целом можно сказать, что дворянское образование заметно совершенствовалось. Число преподаваемых предметов сокращалось: отсекалось случайное, прибавлялось нужное. Языки переставали быть средством покрасоваться и становились орудием познания; гуманитарные предметы наполнялись жизненной конкретикой, нахватанность перерастала в эрудицию — все это служило формированию действительно рафинированной личности, аристократии не только по крови, но и по духу.


Никакое воспитание и образование невозможны без обширного и систематического чтения; оно формирует мышление человека, его мировоззрение, способствует развитию самосознания. Долгое время влияние чтения на русское дворянское воспитание тормозилось двумя обстоятельствами: отсутствием привычки и отсутствием самих книг. Вплоть до второй половины XVIII века, а в провинции — даже и до XIX, в редком доме можно было найти какую-нибудь книгу, и то преимущественно духовного содержания — Псалтырь или Святцы, либо уж лечебник Енгалычева или какой-нибудь календарь, как у онегинского дядюшки:

И календарь осьмого года:
Старик, имея много дел,
В иные книги не глядел.

Большинство дворян вообще ничего не читало; иные думали, что слишком прилежное чтение книг, в том числе и Библии, способно свести человека с ума. Даже в аристократических семьях вплоть до времен Елизаветы Петровны почти не было домашних библиотек.

Постепенно, однако, дело сдвинулось с мертвой точки. Уже А. Т. Болотов довольно много читал — все, что попадалось под руку. Особенно запомнились ему "Похождения Телемака" в русском переводе. "Я получил чрез нее понятие о мифологии, о древних войнах и обыкновениях, о Троянской войне… — вспоминал он. — Словом, книга сия служила первым камнем, положенным в фундаменте моей будущей учености, и куда жаль, что у нас в России было еще так мало русских книг, что в домах нигде не было не только библиотек, но ни малейших собраний".
По скудости книжных собраний дети долго хватались буквально за все, до чего могли дотянуться, и все это были книги для взрослых: классика на том языке, на котором разговаривали в семье, немногочисленные еще переводы на русский язык, сочинения отечественных авторов.

О том, что именно попадало в руки к детям (а первые прочитанные книги лучше всего запоминаются), сохранилось множество разных свидетельств.

Я. П. Полонский, воспитывавшийся в начале XIX века, тоже в провинции (родители его французского языка не знали и в семье говорили по-русски), вспоминал: "Когда мне перевалило за семь лет, я уже умел читать и писать и читал все, что попадалось мне под руку. А попадались мне под руку всё старые, иногда очень старые книги, в кожаных переплетах — с высохшими клопами между страниц: издания времен Екатерины — комедии Плавильщикова, и особенно памятная "Русалка" — волшебное представление с превращениями и куплетами. Вот, если не ошибаюсь, начало одного куплета:

Мужчины на свете
Как мухи к нам льнут,
Имея в предмете,
Чтоб нас обмануть.

Иногда попадались и новые, по тому времени, издания, вроде "Достопамятной России" (с картинками), и тогдашнее "Живописное обозрение". Первые прочитанные мною стихи уже побуждали меня подражать им. Чаще всего в тогдашних изданиях попадались стихи Карамзина и князя Долгорукова.


На стихи память у меня была отличная, восьми-девяти лет я знал уже наизусть лучшие басни Крылова, все сказки Дмитриева, монологи из комедий Княжнина и кое-что из трагедий Озерова. Читал я стихи вслух, и кому же? Моей няньке и всей безграмотной дворне, которая, как мне тогда казалось, слушала меня с большим удовольствием, даже ахала от удовольствия!"

А. П. Бутенев читал "Душеньку" Богдановича, стихи Сумарокова, Ломоносова и Карамзина, переведенные с французского первый том "Истории России" Левека и роман Фенелона "Телемах".

Д. Н. Свербеев лет в девять-одиннадцать освоил все, что нашел в небольшой библиотеке своего отца: русских поэтов XVIII века, исторические сочинения, "Письма русского путешественника" Карамзина и издававшийся им же "Московский журнал", "И мои безделки" И. И. Дмитриева, модные в 1810–1820 годах мистические сочинения Иакова Бема, Иоанна Массона, Эккартсгаузена, книгу Юнга Штиллинга, известную в русском переводе, как "Угроз Световостоков" и "Сионский сборник" А. Ф. Лабзина.

Такая же бессистемность чтения продолжалась и много позже. Уж если ребенком овладевала страсть к чтению, он готов был схватиться за любой текст в переплете, лишь бы эту страсть удовлетворить.


Долгое время в отношения ребенка с книгой ни родители, ни гувернеры почти не вмешивались, разве что находили, что чтение мешает дитяти заниматься уроками, и тогда запирали книги на замок (из-под которого юные книгоманы все равно находили способы их добывать). Лишь ко второй трети XIX века родители пришли к выводу, что взрослым следует контролировать детское чтение и что прежде, чем позволить ребенку взять книгу, ее следует непременно прочесть самим. Особенно много ограничений возникало в подростковом возрасте, когда запрещалась вся хоть сколько-нибудь сомнительная в отношении нравственности литература, главным образом французские романы.

Надо сказать, что многие из взрослых, воспитывавшихся в свое время на недетской литературе, этой системы запретов не понимали. Так, И. И. Дмитриев писал: "Чтение романов не имело вредного влияния на мою нравственность. Смею даже сказать, что они были для меня антидотом противу всего низкого и порочного. "Похождения Клевеланда", "Приключения маркиза Г." возвышали душу мою. Я всегда пленялся добрыми примерами и охотно желал им следовать". М. К. Цебрикова находила, что даже непонятные детям книги не приносили "ничего, кроме пользы. Непонятное будило жажду понять; плохо понятое понималось через несколько времени верно; дети учились поправлять свои ошибки". К тому же "дети вообще понимают гораздо более, нежели то воображают воспитатели".
Во многих семьях из русской литературы неудобным для подросткового чтения долгое время считали Пушкина. Я. П. Полонский свидетельствовал: "Пушкин в те далекие годы считался поэтом не вполне приличным. Молодежи в руки не давали стихов его. Но запрещенный плод казался дороже, как бы оправдывая стихи самого Пушкина:
Запретный плод нам подавай,
А без того нам рай не в рай.
По рукам гимназистов ходило немало рукописных поэм Пушкина. Так, не в печати, а в рукописных тетрадках впервые удалось мне прочесть и "Графа Нулина", и "Евгения Онегина"".

По рассказу князя С. М. Волконского, его дед, декабрист С. Г. Волконский, "когда его сыну, пятнадцатилетнему мальчику, захотелось прочитать "Евгения Онегина", отметил сбоку карандашом все стихи, которые считал подлежащими цензурному исключению; можете себе представить, как это было удобоисполнимо — при легкости пушкинского стиха перескакивать строчку". О подобной же практике — заклеивания или замазывания чернилами пушкинских строк — вспоминали и другие современники. Полностью "реабилитировали" "Евгения Онегина" лишь во второй половине XIX века.

Собственно, детская литература родилась во второй половине XVIII столетия, в ту пору, когда моралисты и педагоги все громче заговорили о детстве — не только как о времени жизни, но и особой стадии формирования человека. С этих пор постепенно приходит понимание того, что ребенок — это не неполноценный взрослый (более слабый физически и умственно, не сформировавшийся телесно и неспособный к воспроизводству), а именно ребенок, со своим уровнем мировосприятия, способностями, зачатками характера и пр., что детям трудно читать "большие" книги и для них нужно писать специально, так, чтобы было и недлинно, и занимательно, да еще и написано простым языком, без длинных ученых слов, — и появились книги, предназначенные именно для детского понимания.

Авторами первых таких книг стали по преимуществу педагоги — германские, а потом и английские. Самым первым был немец Иоахим Генрих Кампе (1746–1818). В начале 1770-х годов он выпустил книжечку под названием "Детская библиотека". Это был сборник песенок и рассказов, басен и сценок, предназначенных для чтения как совсем маленьких, так и уже подросших детей.
Успех у читателей был так велик, что Кампе вскоре выпустил вторую книжку, вслед за ней третью, и так далее, так что немного погодя "Детская библиотека" действительно превратилась в целую библиотечку, состоящую из двух десятков толстеньких томиков. Там были не только рассказы, стихи и нравоучительные беседы, но и подробные описания многочисленных путешествий, прославляющих силу человеческого духа и разумного Божественного предопределения.
Почти сразу, в 1776 году, появился и русский перевод Кампе под названием "Нового рода игрушка, или Забавные и нравоучительные сказки, для употребления самых маленьких детей". С этой книги и началась в России детская литература.
Вскоре целая библиотека детского чтения — переводы будущей детской классики: "Дон-Кихота", "Робинзона Крузо" и др. и журнал "Детское чтение для сердца и разума" (1785–1789 — была создана Н. И. Новиковым. "’’Детское чтение" было едва ли не лучшею книгою из всех, изданных для детей в России, — вспоминал впоследствии М. А. Дмитриев. — Я помню, с каким наслаждением его читали даже и взрослые дети. Оно выходило пять лет особыми тетрадками при "Московских ведомостях"".

После первых переводных детских книг пришла пора сочинениям собственных русских авторов.

Одним из первых детских поэтов стал Александр Семенович Шишков (1754–1841). Выдающийся государственный и общественный деятель, адмирал, министр просвещения и президент Российской академии, Шишков был и даровитым поэтом. Правда, опубликовать свои стихи для детей отдельной книжкой он постеснялся и "спрятал" их на страницах очередного перевода "Детской библиотеки" Кампе, скромно написав в предисловии: "Книга сия есть отчасти перевод, отчасти же подражание сочинениям господина Кампе".

Скоро выяснилось, что стеснялся Шишков напрасно. Именно его стихи в первую очередь заметили читатели, благодаря им его книга приобрела большую известность и была в каждой образованной семье. И, начиная читать, дети очень быстро запоминали стихи Александра Семеновича, например, такие:
У нас всё утехи,
У малых детей.
Игрушки, и смехи,
И много затей.

Довольно скоро, уже к началу XIX века, детскую литературу стали издавать в разных странах, а лучшей считалась английская.

В XIX столетии разговор о литературе, о книжных новинках стал обязательной темой светского общения не только в столицах, но и в провинции. Теперь все достойные книги старательно прочитывались светскими дамами и молодыми людьми и затем приличным образом обсуждались. Мужчины более зрелые, за недосугом, не всегда успевали следить за литературой, но и они старались "соответствовать". Так, император Александр I, дороживший репутацией любезного светского человека, пользовался пересказами своей супруги, императрицы Елизаветы Алексеевны. Во время совместных обедов она рассказывала ему о достойных новинках, сообщала собственное мнение, и Александр бывал во всеоружии для поддержания непринужденной беседы.

Персонажи, мало или бездумно читающие, нередко становились всеобщим посмешищем. Московская красавица княжна Урусова, безупречная во всем, кроме интеллекта, прославилась однажды тем, что на вопрос бального кавалера: "А что вы сейчас читаете?" — пролепетала: "Розовенькую книжечку. А сестра моя — голубенькую".


Можно сказать, что к середине XIX века вполне сформировались и традиции, и круг детского чтения. Помимо собственно детских книг для разного возраста, в нем остались русская и мировая классика, книги о путешествиях, о животных, исторические сочинения.
Б. Н. Чичерин вспоминал, что первое его приобщение к литературе произошло в четыре года, когда отец, собирая вокруг стола по вечерам всех домашних, читал им вслух басни Крылова, а также другие стихи — Языкова, Карамзина, Дмитриева, отрывки из "Бориса Годунова" Пушкина и др.
Т. А. Аксакова-Сивере вспоминала, что "книг в нашем распоряжении было много, и детских, в красных, тисненных золотом переплетах, и более серьезных, из отцовской библиотеки, которые нам выдавались под условием бережного с ними обращения". В круг детского чтения вошли и Некрасов с его "Дедом Мазаем" и "Генералом Топтыгиным", и "Жизнь животных" Брема, и книги Жюля Верна, Фенимора Купера, Майна Рида, и ранее запретный для подростков Александр Дюма, — но все это читали уже не только маленькие дворяне, но и всякий грамотный ребенок из сколько-нибудь культурной семьи.

На протяжении веков крестьянская семья являлась хранительницей русских народных традиций. Верной себе оставалась она и в вопросах воспитания.




Русская крестьянская семья – уникальный «организм», где детей воспитывали без посторонней помощи, опираясь на неписаный свод законов – простых и удивительно мудрых. Так и шел этот процесс из века в век и из села в село, разве что с небольшими расхождениями.

Детство

В типичной крестьянской семье детей рождалось много, но, к сожалению, многие из них умирали от болезней в первые годы жизни. И хотя для бедных семей очередной ребенок означал появление «лишнего рта», а для зажиточных – потенциального помощника в трудах, родители с одинаковым смирением воспринимали и рождение, и смерть младенцев. Это не значит, что детей не любили – матери, безусловно, испытывали к своим чадам самые нежные чувства, но жестокие жизненные реалии заставляли людей обрастать психологической броней.

Новорожденного клали в зыбку – плетеную люльку, подвешенную к потолку, где он и спал, пока не вставал на ножки. Уход за ним был минимальным: во-первых, потому что мать практически всегда была занята работой, а во-вторых, потому что ее представления об уходе за младенцем были своеобразными.



Доктор медицины Г. Попов в книге «Русская народно-бытовая медицина» описывал их так: «Крестьянки считают, что ребенка достаточно перевернуть в сутки раза два-три, чтобы он не промок. С этой целью под младенца подкладывают кучу тряпок».

Научившись ходить, карапуз передвигался по избе, преимущественно в одной короткой рубашонке, занимая себя разными подручными предметами. Присматривать за ним могли бабушка с дедушкой или кто-то из старших детей. В холодное время года малыш обычно находился в помещении, так как с зимней одеждой для малышей в то время было туговато, а в теплое – выходил на улицу, где бегал по земле босиком опять-таки под присмотром юных нянек, которым могло быть около четырех-пяти лет.




Основу детского питания составляло материнское молоко. Если же молока у матери не было, малышу находили кормилицу или поили его козьим, в качестве бутылочки используя рог с надетым на него соском коровьего вымени. Вместо соски у крестьянского ребенка была «жёвка» – тряпица с завернутым в нее жеваным мякишем хлеба. Примерно в полгода кроха получал прикорм в виде молочной гречневой каши, а в год пробовал похлебку.

В три года малыш уже ел то же, что и старшие члены его семьи, спал вместе с другими детьми на полатях и вел вполне самостоятельную жизнь. С раннего утра до поздней ночи он мог играть на улице, будучи предоставленным самому себе. Подрастая, девочки играли в тряпичные или соломенные куклы, которые сами себе и изготовляли, а мальчики – в мяч или в «лошадку», в роли которой выступала обычная палка. По мере взросления у разнополых детей становилось все меньше общих занятий, игры четко подразделялись на «мальчишечьи» и «девчоночьи».

Отрочество

В свой седьмой день рождения ребенок становился отроком или отроковицей. В честь этого события ему выдавались первые в жизни порты (штаны) или длинная девичья рубаха. Детей активно привлекали к труду – разумеется, с учетом возрастных особенностей: работу давали по силам, постепенно увеличивая нагрузку, а в свободное время позволяли гулять.




Поручения раздавали без лишних церемоний – в приказном тоне, но перечить в ответ никому из отроков в голову не приходило. Авторитет отца был непререкаем и подчеркнуто поддерживался матерью.

С десяти лет мальчики под наблюдением взрослых уже боронили поле, с двенадцати – пахали, а в четырнадцать – наравне с отцами участвовали в любых полевых работах. В том, чтобы запрячь лошадь или выпасти скот, они также не видели ничего сверхъестественного. Девочек лет с одиннадцати сажали за прялку, с тринадцати – обучали шитью и вышиванию, в четырнадцать поручали вымачивать холсты. Одновременно с этим юные хозяйки учились доить коров, печь хлеб и делать все, что было необходимо в крестьянском быту.

Кроме трудового воспитания, отроки и отроковицы впитывали в себя и понятия о крестьянской морали. Детей учили почтению к родителям и старшим, милосердию к нищим и убогим, благоговению перед трудом добытым хлебом, преподавали им основы веры, внушали понятие греха. Правда, в большинстве семей религиозное воспитание детей ограничивалось знакомством с обрядовой стороной православия с вкраплениями языческих поверий.

Юность

В юношах и девушках поощрялись целомудрие и стыд, которые наряду с честью и совестью признавались важнейшими категориями нравственности. По этой причине половым воспитанием подростков не занимались, вести с ними разговоры на подобные темы было не принято. Кстати, дети, выросшие рядом с домашними животными, о физиологии отношений между полами имели весьма четкие представления.




Между стыдливостью и ее отсутствием существовала очень тонкая и заметная лишь самим крестьянам грань. Так, многие родители не препятствовали посещению молодыми людьми так называемых вечерних «посиделок», где юноши и девушки не только присматривались друг к другу, но и образовывали пары, для которых поцелуи, объятия и сидение на коленях друг у друга были обычным делом. Более близкие отношения до брака осуждались строжайшим образом, но благоразумные девицы и парни и сами в них не были заинтересованы, так как боялись Божьего гнева и общественного мнения. Если девица меняла кавалеров чаще, чем раз в сезон, или сама проявляла инициативу в отношениях, это также подвергалось осуждению.

Девушки, имеющие безупречную репутацию, пользовались в селе большим уважением – они занимали почетные места на посиделках, их первыми выбирали в хоровод и в невесты присматривали в первую очередь. Конечно, если они обладали и другими необходимыми для замужества качествами: послушанием, трудолюбием, уважительным отношением к людям, а также физической выносливостью.

Браки в крестьянской среде были ранними. В XVIII веке вполне подходящим для семейной жизни считался возраст 14-15 лет. С середины XIX века в законный брак могли вступать юноши с 18 лет, а девушки – с 16 лет. Крестьянских девиц зачастую отдавали замуж без их согласия, да и мнением юных женихов тоже не всегда интересовались. Зато дети придавали родительскому благословению огромное значение.

Образование

Вплоть до XVIII века у крестьян практически не было шансов на образование. Даже в период правления Петра I, когда повсюду открывались новые школы, крестьянским детям вход в них был закрыт. Лишь некоторым из ребятишек удавалось попасть в так называемые архиерейские школы, которые устраивались под надзором архиереев при их домах.




Ситуация стала меняться после издания в 1804 году указа «Об учебных заведениях», согласно которому все школы объявлялись бессословными, доступными и бесплатными (хотя детей крепостных в них, по-прежнему, не принимали). Широкое распространение получили церковно-приходские школы. По инициативе самих селян стали появляться и «школы грамотности», которые могли быть организованы прямо в какой-нибудь крестьянской избе при помощи учителя из «захожих грамотеев».

Свою лепту в повышение народной грамотности вносили и многие помещики. Например, граф Л.Н. Толстой способствовал открытию больше 20 школ в окрестностях Ясной Поляны, а в одной из них преподавал лично. «Когда я вхожу в школу и вижу эту толпу... худых детей с их светлыми глазами и так часто ангельскими выражениями, на меня находит тревога, ужас, вроде того, который испытывал бы при виде тонущих людей... Я хочу образования для народа для того, чтобы спасти там Пушкиных, Остроградских, Ломо­носовых... И они кишат в каждой школе!» – писал он в одном из писем.

После Октябрьской революции всевозможные школы, училища и гимназии были преобразованы в единую трудовую школу. Тогда же образ жизни крестьян стал утрачивать свою самобытность.